Россия и кочевники. От древности до революции - [10]

Наличие у самих кочевников городских поселений остается спорным вопросом. Многие ученые разделяют мнение, что кочевники в городах не нуждались. Н.Н. Крадин сделал вывод, что в степи города возникали только с завоеванием кочевниками оседло-земледельческих обществ (управление завоеванными земледельцами требовало, чтобы кочевая администрация тоже перешла на оседлость)[168]. По мнению А.М. Буровского, Каракорум и Сарай-Бату[169] «не были нужны скотоводческому населению и запустели сразу, как только потеряли свое политическое значение»[170]. Таким образом, города в кочевых государствах строились фактически только для нужд, связанных с наличием в этих государствах оседлого населения.

Н.Н. Крадин также отмечает, что «кочевников, привыкших к обширным пространствам, стесняли тесные дома горожан, и они, как правило, не любили городов». Тюрки даже выработали своеобразную антиурбанистическую доктрину, утверждавшую, что их мобильный образ жизни был самым действенным стратегическим оружием против Китая[171]. Известно, что когда каган Восточно-Тюркского каганата Бильге-хан Богю (716—734) вознамерился построить город, огражденный стенами, как у китайцев, соправитель этого каганата Кюль-тегин стал протестовать против этого: «Хотя население каганата меньше, чем одной провинции Китая, каганат равен этой стране по военной мощи, потому что его люди – это кочевые воины, а если жители каганата будут полагаться на огражденный стенами город, они не смогут противостоять китайской армии»[172].

Однако есть у ученых и другое мнение. Как отмечает Е.И. Кычанов, все кочевники и полукочевники строили города, которые становились в степи «как бы островками оседлого мира»[173]. Р.С. Хакимов сделал вывод, что кочевая культура предполагала в качестве дополнения не только земледелие, но и города, в которых сосредоточивалась торговля и высокая культура[174]. Так, в пришедшем на смену Восточно-Тюркскому каганату Уйгурском каганате его правитель Моян-чур (747—759) приказал его оседлым жителям – согдийцам и китайцам – построить два окруженных стенами города – Орду-Балык и Бай-Балык[175].

Спорным вопросом, связанным с проблемой оседания, является наличие у кочевников земледелия. Многие ученые говорят об этом утвердительно[176]. Земледелие у кочевников было экстенсивным (как и животноводство). Член-корреспондент Вольного экономического общества В. Кузнецов до революции писал об особенностях казахского земледелия: «Поля… не удабривают, а сняв с поля несколько хлебов, предоставляют ему самому удабриваться в течение десятков лет. Обилие земли дает возможность вести так дело»[177]. Кроме того, историки находят и внешние причины, которые мешали кочевникам достойно развивать земледелие, – например, что на территории Казахстана эта тенденция, «с древности постоянно пробивающая себе дорогу, сдерживалась крупными событиями внешнего, военно-политического порядка» (например, нашествием Чингисхана)[178].

Однако есть и другое мнение – что кочевники предпочитали развивать земледельческий сектор экономики не сами, а путем включения в состав своего социума мигрантов из соседних оседло-земледельческих государств либо посредством угона в плен земледельческого населения[179]. Так, в Синьцзяне, где превалировало пастбищное кочевничество, всегда имелось и окраинное сельское хозяйство, однако эти поля культивировались в интересах кочевников их подданными, данниками или наемными людьми, взятыми из оседлых общин[180]. Киданьская империя Ляо (907—1125) специально захватила для таких целей несколько провинций на севере Китая. Аналогичные процессы шли в западной части Евразийской степи у протобулгар и хазар. В Уйгурском каганате правящий класс предпочитал выгодную торговлю, а не рискованные набеги, и поэтому, когда каган Идигянь (759—780) решил вторгнуться в Китай, он был свергнут и убит – однако отказ от набегов привел к прекращению «поставки» земледельцев в каганат[181], что, возможно, и стало одной из причин снижения мощи этого государства.

Дискуссионным остается вопрос о неотвратимости и прогрессивности оседания. Многие ученые разделяют мнение, что оседание имело именно такой характер[182] во все исторические периоды[183], и оно не только избавило «кочевников от постоянных неудобств жизни»[184], но без него «кочевые народы не могли перейти ни к рабовладельческому, ни к феодальному обществу»[185]. В.М. Викторин и Э.Ш. Идрисов сделали вывод, что «переход к полуоседлости – первый крупный шаг к модернизации прежнего жизненного уклада и обретению нового»[186]. Действительно, именно «век модернизации», с ростом национальных государств и ужесточением регулирования землевладения, заставил скотоводов задуматься о фиксировании своих прав на землю[187], что стало предпосылкой для оседания.

Тем не менее в советский период некоторые ученые полагали, что не всякое оседание кочевников «прогрессивно». В.В. Грайворонский приводил в пример «непроизводительное оседание» 100 тыс. лам в монастырях дореволюционной Монголии и безуспешные попытки насильственного обоседления кочевников в Иране в 1920—1930-е гг.[188] С.И. Ильясов писал, что «прогрессивным» является только «переход на оседлость, если он сопровождается изменением в способе производства, переходом к общественной собственности» (как это было сделано в СССР)[189].