Rossija (reload game) - [8]
С этими словами он встал и, не прощаясь, двинулся прочь — но вдруг обернулся у самой границы светового круга:
— Чего тебя вдруг переклинило-то, Иван Василич?
— Да потому что я — царь! — юный Государь восстал во весь свой немалый рост, и даже заляпанная ночная сорочка до пят не придавала той фигуре комичных черт. — Царем жил, царем и умру! А не ночным сторожем у новгородских купчишек, при ихних амбарах с вольностями…
— Ну да, царь, — с внезапной покладистостью подтвердил архангел. — Сильный, державный. Так и царствуй! На славу нам. А также на страх врагам.
— Так вольности же… — недоуменно потряс головою царь.
— И что — вольности? Подумаешь, вольности. Ты их так раздай, чтобы никакое важное дело без тебя не решалось. Ну то есть чтобы вольности у всех были, а когда вольность на вольность наступает — чтобы к тебе шли. Разделяй, значит, и властвуй… Ежели подробности нужны — найди ученого человека, чтобы тот про римский принципат рассказал. Прин-ци-пат. Да хоть книжки античные почитай, у тебя же отличная библиотека!
— Либерея-то в Москве осталась, — буркнул царь, присаживаясь на кровать.
— А и вправду… Да и людей ученых вокруг не очень-то… Ладно, обойдемся своими силами. По вектору информацию передавать не возбраняется… Минуточку… — архангел вытянул руки перед собой, и пальцы его запорхали по клавишам какого-то невидимого клавесина. — Так, что там у нас? Romani antiqui… Imperium… Так, Load info…
Произнесенное архангелом заклинание возымело действие. Перед очами Государя замелькали картинки: море немыслимой синевы… деревья с мелкими, будто вырезанными из жести листьями… беломраморные колонны и мраморные же скамьи амфитеатром… Толстяк в белой тоге кричал: «Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?» — и царь понимал его. Он видел человека в пурпуре, угодившего в ощетинившееся кинжалами кольцо убийц, и слышал его задыхающийся шёпот: «Et tu, Brute?» И другого, в чьих холодных глазах и будто прорезанной по граниту складке у губ читалась безграничная, всесокрушающая Воля к Власти: он стоял перед Сенатом и говорил, что готов отказаться от всех полномочий в пользу Народа. Этот человек расчетливо лгал, и почти все слушатели это отлично понимали — но всё-таки, вопреки всему, они завороженно следовали за ним, ибо он был из тех, кто знает, как надо. Цезарь Август.
Одновременно с этим в голову царя лезли другие картинки: прямоугольники, кружки, стрелки. Они были понятны ему: он и сам рисовал мысленно нечто подобное, когда соображал, как бы рассадить человечков, чтобы от них была польза и не было вреда. Здесь всё было сложнее — сенат, комиции, легионы… И на каждой схеме он отмечал для себя мигающие красным стрелки, исходящие от изображения орла, что выше верхнего ряда фигур: «Полномочия Цезаря». И неизменная надпись-гриф в левом верхнем углу каждой из тех схем: «Divide et impera — Разделяй и властвуй».
Наконец картинки закончились. Царь с тяжким стоном повалился на подушку.
Чужой оглядел Иоанна встревоженно, извлек из-за пазухи фляжку:
— Глотните-ка, Ваше Величество! Как лекарство…
— Gratias, — слабым голосом откликнулся Иоанн, — sed ebrietas certe parit insaniam[1]… В смысле — за работой не пью. Тьфу, как латынщина-то ихняя в голове засела!
— Могу латынь убрать, — предложил архангел.
— Nequaquam![2] — царь протестующе вскинул ладонь. — А то у меня всегда с ней, проклятой, неладно было. Иностранцы, поди, за спиной пересмеивались — дескать, царь-то малограмотный! Зато теперь — pedicabo ego vos et irrumabo![3] — и он расплылся в довольной ухмылке.
— Правильно ли я понимаю, — вежливо осведомился чужой, — что вы, Ваше Величество, пересмотрели свою позицию?
— In corpore, — подтвердил царь. — В смысле — целиком и полностью. Уж если сам Цезарь Август с этим работал… А красиво он их тогда сделал, в Сенате-то! — улыбаясь, вспомнил он. — Знал ведь, что без него у них прямо здесь, в зале, резня и начнется. А он такой, весь в белом — злые вы, уйду я от вас! Отдам, говорит, власть народу, хех!
— Вообще-то, — перебил его архангел, — такие выходки как раз в твоем стиле. В двух отвремлениях ты тоже от власти отказывался, чтобы своего добиться. В одном так и вообще от престола отрекся и возвел на него… впрочем, неважно.
— Я отрекся?! — остолбенел Иоанн, но тут же сообразил: — А, в этом смысле… Отыскал, небось, самое ничтожное в стране ничтожество и дал тому вместо себя посидеть на троне — но так, чтоб тот ногами до полу не доставал? А кого, кстати?
— Да какая разница, — отмахнулся архангел. — Хоть СимОном его назови, хоть ДимОном — лишь бы ногами до полу не доставал, как ты удачно выразился… Но ты главное-то — уразумел? Как Август с вольностями управлялся?
— Ну, in toto… то есть в общих чертах уловил. Хотя… надо будет всё-таки древние книжки почитать. Про то, как у них там всё устроено было. Посидеть бы
