России ивовая ржавь - [12]

…«Расцвела сирень-черемуха в саду. На мое несчастье, на мою беду», – звучала под переливы наших гитар песня молодости наших родителей.

От струнных заклинок менял обороты чувствительный дизель-генератор в мотоботе на берегу. Два светильника под железным зонтиком собрали облако летучих насекомых.

В первом кольце отсвечивали горящие глаза влиятельных жрецов во главе с вождем. Экзотикой их нарядов мы насладились в период подготовки – они все так же внимательно созерцали весь процесс от самого начала подготовки. Во втором – наши тылы. Такая подсветка выбиралась не случайно: замысел создать определенный интим сцены состоялся. Леха в центре перед нами исполнял невероятные кренделя, немного переигрывая. Весь в мыле – он выдавал экспромт. Во время музыкальной паузы темнота листьями на свежем ветерке пестрила белыми ладошками – хлопали ожесточенно и долго, с горловым улюлюканьем. В промежутках молоденькие женщины с нерастраченными поплавками открытых грудей подносили напитки, сильно фасонясь. От глубокого, просящего пронзительного взгляда по телу пробегал неуправляемый озноб. После третьего подноса Леха резко изменил курс, косясь за наши спины, где в отблесках светильников строго по туземному этикету стояла представительская иерархия во главе с Помпой. Леха, щепетильный в вопросах этикета, давал непонятный сбой: ему надо было оставаться всегда лицом к вождю. В окружении подтянутого Помпы и масляной физии красавца «деда» затесалась милейшая кукольная черная мордашка в национальной расписной разлетайке и… супермини-юбчонке. Леха взял стойку охотничьей. В таком состоянии он мог допустить любую оплошность. Спасая его, я вступил из-за такта:

Из полей уносится печаль,

Из души уходит прочь тревога…

Неожиданно запели хором все наши – струнный оркестр подхватил. Простенький шлягер был у всех на слуху. Игривым шагом Леха подкатил к «мордашке» и… потащил ее за руку на сцену. Она без претензий, ловко извиваясь в танце, выскочила с ним.

Что тут произошло!? Вождь встал – ударили туземные тамтамы, зазвенели бубны, в круг с устрашающим притопом выскочили воинственные чернокожие копьеносцы. Леха бездарно затерялся в пестроте их нарядов и диких звуков. Я всерьез испугался за него. По едва уловимому движению скипетра вождя окружение распалось, образовав разноцветные лепестки из нарядов – в центре пестиком с тычинкой одного большого цветка замерли фигуры Лехи и Унки. Леха в позе покорителя, Унка с печатью покорной учтивости на личике. Наше музыкальное сопровождение захлебнулось взрывом диких звуков. В наступившей следом тишине все замерло ожиданием продолжения неведомого. От легкого возгласа из толпы, круг принял идеально правильную форму. Леха начал приходить в себя, с виду не понимая роль, которую ему приходится играть. Оттесненный воинственными туземцами, он с надеждой посматривал в нашу сторону – соотечественники замерли немым недоумением, лишь движок за спинами отстукивал нам подбадривающие устойчивые такты, да еще желтый свет спиралей лампочек накаливания свойски подмигивал в туче наседающих летучих тварей.

События можно было воспринимать национальным театрализованным действием, так необычно перешедшего от нашего исполнительства. Видимо, поэтому наше представительство и молчало. Признаюсь вам, в себе я связал такую быструю смену декораций с появлением на переднем плане именно Унки. В колорите туземных костюмов, незнакомой для меня африканской эстетики я забылся, став второстепенным механизмом в танцующей, или устрашающей воинственной массе лоснящихся ловкостью и силой молодых черных воинов. Леха рука об руку с Ункой улыбался мимикой состоявшегося «японского болва-ничика». Эскорт воинов, двигаясь вначале вправо, затем влево, издавал трубный звук, похожий на призыв. По выкрику из окружения вождя черная масса взорвалась улюлюканьем – ряды воинов на короткое время разомкнулись. Под аккомпанемент горловых звуков в центр высыпали, как горох, молодые женщины, недавно раздававшие напитки. Их непокрытые груди украсили ожерелья из раковин. Таким же ожерельем, но невероятно длинным, они опутали в одно целое шеи двоих в центре круга. Леха пришел в себя: нагловатой своей улыбочкой он пялился на близкую Унку, отныне, без всякого сомнения принимая начинающееся таинство. Унка замерла, глаза ее безучастно устремились к небу.

Жезл вождя взмыл вверх, разово ударил бубен – воцарилась мертвая тишина. Гортанный голос из окружения вождя о чем-то возвестил – все продолжало молчать. Унка, не опуская головы, шепнула что-то Аехе. Минуту, может, две любые действа замерли. Движок продолжал тарахтеть, но вдруг его такты начали прерываться – потускнели и погасли спирали ламп.

В наступившей полной тишине раздался страшный треск – за спинами нашей миссии, у самой воды в небо взметнулась шапка сполоха, отсекая огненной стеной отступление к осколку Родины. Темнота отступила, унося в тайну Южного Креста звездную россыпь гигантского костра. Леха наклонился к Унке – много дольше, чем она, – он что-то говорил. Когда Леха отпрянул, хотя никто и не мог слышать сути сказанного, как по команде, за спиной вождя заверещало множество горловых тонов. Ожерелье сняли – ряды расступились и Леха – мот и разгильдяй, Леха, которого я знал, как самого себя, торжественно произнес: