России ивовая ржавь - [13]

– Ункулункулу – доступная, как звезда.

Торжественной, свойственной ему поступью, он продефилировал об руку с Ункой в сторону поселения. Жестом состоявшегося монарха, напоследок, он прощально помахал рукой в нашу сторону.

Напряжение ожидания чего-то непонятного не спадало, хотя концерт и окончился. К Помпе подошел один из жрецов в окружении копьеносцев, показывая на наш теплоход, на поселение, потом на нас, он воздевал руки к небу. Воины заулюлюкали, и жрец с почетным эскортом удалился восвояси. Я замер, потеряв дар речи, но сзади, как гром на голову, свалился грозный тенор Помпы, призывающий к быстрым сборам. Скованность ожидания прошла, но другое воздействие, похожее на тоску от неведомой утраты, сжимало мое сердце. Я всматривался в мерцающий тусклыми огоньками поселок и ждал оттуда чуда. «Когда же вернется одурачивший нас Леха?»

Его я больше не увидел. И лишь вернувшись домой, мы услышали шокирующее следствие концерта, состоявшегося в непосредственной близости экватора, в тихом экзотическом предместье африканского поселения Фош-ду-Кунене, на берегу голубой лагуны. Леха не пожелал вернуться на судно.

Часть 2

…За прошедшие годы соленый океанский простор из реальности перешел в область предания. Пережитое тем же сердцем, той же душой – телом, что сегодня снизошло до мелкой хозяйственной суеты, превратилось в саднящую тоску, где даже соль курортной морской воды – зудящее в ссадинах и порезах прошлое напоминание. Невозможно предвидеть будущие негативы сегодняшних обстоятельств. Мы порой принимаем решения в противовес внутреннему содержанию, увлеченные яркими событиями, опираясь на сиюминутную логику. Но тайники памяти и все твое кровное, органичное, рано или поздно исправят преобладание над субъективным и противоречивым, вернется оно – твое, ставшее частью монолита, такой же неотъемлемостью, как голова, руки.

Могло ли сознание остаться равнодушным к возможной разгадке событий далекой поры? Да, могло, но там, где рассудок не в ладах с сердцем. Без прошлого нет места будущему. Интерес к судьбе потерянных друзей просыпается у каждого и в обычной, рутинной среде обитания. Какой же интерес может разбудить однажды осенью горячо бьющееся чувствительное сердце в среде обитания контрастно противоположной?

Здесь – тихий листопад под выцветшим пологом бабьего лета, там – вечно искрящаяся вода сказочной лагуны под диктатом неумолимого светила.

В лучах еще припекающего сентябрьского солнца, за столом полным дарами лета, готовилось к отдыху сокровенное твое, далекое от праздника изобилия, чтобы заснуть, а проснуться весной и вновь засветить противоречивыми непостоянствами.

Не успевший вызреть, поздний отпрыск могучего бука, отобранный у леса, начинающего терять былые краски – прекрасный смычок для тихой увертюры неоконченной истории.

Леха – мот и разгильдяй, искренний друг и соратник, вросший в твой разбалансированный организм, так варварски вырванный из его единого целого, не мог оставить опустошенным сознание. Леха был, Леха есть, Леха фантом твоего эго.

…Волнорез канадского порта Сент-Джонс мощным бетонным крылом противостоял стихии Северной Атлантики, образовывая, вопреки напору циклона, тихую гавань для десятков плавсредств. В непогоду здесь ютилось все, что имело отношение к воде. Мачты всех калибров и назначений: от парусников, отдавшихся на время шторма воле бухты, до мачт солидных балкеров, выполняющих размеренные рейсы в самые отдаленные точки мира, застыли у стенок причалов на неопределенное время, зависящее от везения и спущенной сверху воли.

Третий день штормовой ветер перекидывал через волнорез устрашающие водяные валы. Неземными монстрами, на фоне легких офисных сооружений, не один наш балкер громоздился в готовности выскочить через створы бухты в свою родную стихию. Узкий излом бухты при ураганном ветре создавал сложность свободного маневра, поэтому команды портовых буксиров ждали малейшей передышки непогоды, когда можно будет, наконец, вытолкать опорожненные металлические глыбы на откуп своих единоличных возможностей.

Вынужденное бездействие выгнало пройтись по причалу. Дорога под соленым дождем привела к соседу по причалу – русскому по национальности, капитану либерийского балкера-близнеца. С ним и отправились в администрацию порта, с высокой башни которой открывался чудесный вид далеко за пределы волнореза. Вспомнились любимые страсти Айвазовского, боготворил которого за достоверные краски, за понятную страсть, за понимание красоты дикой необузданной стихии. Отсюда, с высоты пределов недосягаемости, определялся красивый старт волны. Она собиралась в бездумный кулак, грозно обрушиваясь в бетонную преграду волнореза. За первой волной – череда поменьше. С завидной, казалось, тупой настойчивостью «водное чудовище» собирало свежие силы и с пущей яростью обрушивалось раз за разом на монолит укрытия, испытывая на прочность рукотворную преграду.

Отсюда, с высоты птичьего полета, ощущался особенный алчный аппетит океанской утробы.

Сведения метеосводки удручали, и мы в состоянии тихой грусти по затягивающейся эпопее обоих рейсов уныло взирали на водный противоречивый мир. Несколько дней назад тишайшая океанская гладь ничем не предвещала такой силы урагана. Далеко впереди, в соленой дымке волн, маячили силуэты тех, кому досталась на сегодня штормовая доля. И все же любая, пусть не своя твердь для земного существа всегда лучше пусть родной, но грозной стихии. Наш путь, предстоящим последним рейсом завершал серию контрактов, после чего можно попасть на Родину – окунуться в лоно родной природы. Тело давно купалось в прозрачном воздухе осеннего леса, доверяющего самое сокровенное своей вотчины тихо шепчущей листвой. И летящая паутина, и косяки перелетных – все грустное, земное создавало надолго прочный задел выдержки на чужбине.