Росные тропы - [4]

Е. Юдичев «ГОСТЬЯ»

Впервые синичка появилась около нас, рыболовов, в один из ясных морозных дней перволедья. Юркая птичка мелькала в кустах прибрежного тальника, видимо, побаивалась черневших на льду реки удильщиков.

Но с каждым нашим приходом ее звонкое и веселое «тинь-тинь-тарарах!» раздавалось все ближе и ближе. Наконец она настолько освоилась с обстановкой, что однажды подлетела к одной из лунок и склевала валявшегося на снегу красного червячка.

С той поры по воскресеньям, словно по расписанию, в часы утреннего рассвета, синица прилетала к нашим лункам. Не обращая внимания на людей, она садилась на ящики, рюкзаки, пешни, с любопытством обшаривала рыбацкую стоянку. И всегда находила что-нибудь съестное: червяков, мотылей, хлебные крошки.

Постепенно мы так привыкли к своей гостье, что перестали удивляться ее смелости.

Наступил январь. А с ним пришла непогода. После оттепели ударил крепкий мороз, заиграла, закружила метелица. Однако ненастье не удержало дома любителей подледного лова.

В сумерках рассвета мы спустились с крутого берега на лед и заторопились к заветным местам.

Порывистый ветер гнал по льду снежные волны. Наши лунки то и дело заметало. Клева не было и не предвиделось.

Кто-то из нас как бы невзначай заметил:

— Ну и погодка выдалась. Видно, и гостья наша испугалась пурги.

Синицы действительно не было. Как-то стало сразу грустновато. Время шло медленно. Рыболовы молча сидели у лунок, незаметно поглядывали вдаль, туда, где за мутной снежной пеленой угадывались ближайшие дачные строения, откуда обычно прилетала синица.

Вдруг под аккомпанемент метели над нами раздалось знакомое «тинь-тинь-тарарах!», и маленькая птичка опустилась на лед. Она захлопотала около лунок, по-хозяйски осматривая обжитую нами площадку. Всем своим видом она как бы говорила: «Вот и я… А как у вас дела?» Мы сразу оживились. Хотя и рыба по-прежнему не клевала, но стало веселее и вроде даже теплее…

— Надо, пожалуй, банку с червями открывать, — промолвил мой приятель-рыболов и сунул руку за пазуху, где берег от холода насадку для окуней и плотвы.

В. Юровских СНЕГИРИНОЕ УТРО

Медленно приходит рдеющее изнутри слабым светом зимнее утро. Заспанное, оно с неохотой встает где-то далеко-далеко и, поеживаясь от морозной взбодри, отправляется в путь-дорогу. Одна за другой гаснут звезды, и за увалами проступают темно-зеленые шлемы холмов.

И вот над спящими холмами всплыло солнце. Важно, словно огромный снегирь, уселось оно на макушки елей, и враз снега брызнули искрометом, колкий воздух заиграл блестками инея. И тогда ели ожили, хороводом вышли встречать «снегиря», каждая в широком сарафане, увешанном шишками, словно бусами. А вон у одной елочки шишки по бокам вершинки, точно серьги, висят. Только музыки не хватает.

Однако что это? Из ольшаника наплывают нежно-грустные звуки. Уж не гусляр ли тронул осторожно струны своего бесхитростного инструмента? И родилась в лесу прозрачная, исконно русская былина. Она то удаляется, то приближается. Искать ее не пришлось: перед глазами привычная, но всегда чарующая картина — стая снегирей. Это солнце, поднимаясь в небо, разослало своих музыкантов в красных рубахах славить морозы и снега, живить леса и утешить души людей застольной былиной в честь снегириного утра.

В. Капустин ГРАЧИНАЯ ВЕСНА

Он шумно бухнулся на заднее сиденье, захлопнул дверку.

— Вот спасибо! А то за полчаса ни одной машины, до костей промерз!

В зеркальце я видел его сплошь изрытое морщинками лицо, очень довольные, чуть улыбающиеся глаза.

— Ну и весна! Хуже иной осени!

А навстречу нам вместе с пронизывающим мокрым ветром и снегом летели перелески, пустые поля, местами уже черные, утонувшие в низинах березки и осины. И небо — свинцовое, такое же неуютное, как дорога и все вокруг.

Вдруг к гулу мотора, сначала едва слышно, потом все явственней стал примешиваться еще какой-то звук. Уже через пару минут двигателя не было слышно совсем, а шум — нет, это был не шум, а какой-то несусветный гвалт — стоял такой, что я не расслышал, что сказал попутчик. Поворот — и глазам открылась картина: над большой березовой рощей кружила тьма-тьмущая грачей, другие возились у огромных черных гнезд, которыми были усеяны все березы.

Мы остановились и вышли на обочину.

Птицы нас ничуть не испугались: разгуливали как ни в чем не бывало метрах в двух, выискивая в земле своими здоровенными клювами пищу, взлетали и вновь садились. Здесь, в своем грачином царстве, они были хозяевами.

Очень любопытно наблюдать за этими птицами. И забавно: вроде бы те же вороны (только что клювы иные — светлые), а куда более приветливые и приятные птицы, даже карканье совсем не противное.

Было зябко и сыро, но хотелось еще постоять и понаблюдать за грачами.

— Плохую весну они нам принесли, — улыбнулся попутчик. Когда сели в машину, словно продолжая, заметил: — А все-таки весна… Хоть мороз трещи, хоть снег и лед, а раз прилетели грачи — значит весна совсем рядом.

На чудака или заядлого натуралиста он не был похож, и я полюбопытствовал, откуда у него, занятого городского человека, эта причуда — встречать грачей.

— Да нет, не причуда, пожалуй, — попутчик усмехнулся, задумался. — Весной сорок четвертого года мы шли на запад, шли стремительно, не зная отдыха. Город за городом, деревню за деревней освобождали. Знаете, конечно, что такое война: тут не до лирики, не до кустиков-цветочков. Да я, честно говоря, и до войны был равнодушным, что ли, ко всяким там птичьим песням, считал, что природа на то и создана, чтобы служить человеку. Да-а… Наступаем мы, освобождаем деревни, и замечаю я любопытную вещь. Входим в село — пустота, тишина, обгорелые остовы домов, печные трубы торчат, деревья все израненные, поникшие. Располагаемся на отдых, а утром — что такое? — все деревья за домом в грачах, гвалт стоит, да какой радостный. В одной деревне эту картину наблюдаю, в третьей… Такое впечатление, что грачи следом за нами по пятам летят. Не один я замечаю это. А тут еще кто-то из местных жителей сказал, что при фашистах вроде бы грачи совсем не прилетали… Тут мы и вовсе прониклись к птицам уважением и любовью: как-никак свои, патриоты! Паек не бог весть какой, а каждый считал своим долгом угостить грачей.