Рос орешник... - [28]

— Понятно: чтобы подзаработать.

— Нет же. В том-то и дело, что мы работали бесплатно.

— Да как это?

— Еще на первом курсе Зиновий, мой сосед по койке в общаге, выдвинул среди нашей группы идею, что человек должен обходиться самым что ни на есть малым, а работать обязан по-максимуму сил и возможностей, и не менее десяти часов в сутки. И бесплатно. И помогать всем-всем и каждому в отдельности. Тогда же ребят семь-восемь и рванули за Зиной на Север. Но… Через месяц-полтора, правда, нас только двое и осталось. Мы же с Зиной и после второго курса ух как повкалывали! И после третьего… А на последних каникулах, в конце августа, мой друг погиб: плавать не умел, а бросился за соскользнувшим с бревна…

— Зачем? Раз плавать не мог… Зачем?

— «Помогите!..» услышал.

Мы идем медленно-медленно, но здание техникума быстро приближается. Впереди — неизвестность. Что делать? Капабланка: «Захватывайте инициативу при всяком удобном случае. Владеть инициативой — это уже преимущество».

— Меня сегодня вечером директор в гости пригласил. На чай с домашним печеньем.

— Неужели сам директор?

— Не смейся, это правда. С тобой пригласил.

— А он откуда знает обо мне?

— Директор спросил, женат ли я. Я сказал, что нет. Но есть невеста. Тамара. Тогда он сказал, чтобы я приходил с невестой Тамарой.

Мы стоим около обувного магазина. Она смотрит на витрину. Я смотрю на Тамару.

— Невеста? Я?

— Да.

— Невеста… Хорошее слово… Я ждала звонка. Бегом в учительскую… А ты не сразу и позвонил… Я подумаю. Если согласна, приду. Буду, где всегда… И последнее: у тебя деньги есть?

— Мелочь с собой… Я домой съезжу…

— Купи новые туфли, — она кивнула на стекло.

Я не понял, какие ей понравились, но торопливо соглашаюсь:

— Буду все покупать… И синего попугая куплю, если захочешь…

— А попугая зачем?

— У соседского мальчишки их, этих попугаев, пять штук.

— Но только одного. Красного. Я пошла. Время.

Смотрю вслед: оглянись!

Тамара услышала мои мысли. Неужели есть все-таки, забыл как называется, ну, в общем, полет мыслей на расстоянии. Шесть раз успел позвать — шесть раз оглянулась. Значит, телепатия (вспомнил слово) реальна? Тогда почему за шахматной доской, когда я пытаюсь внушить своему противнику его лучший ход, это зачастую мне не удается?

Осматриваю витрину. Понять не могу, какие туфли выбрала Тамара? Коричневые? Красивые… Но они… мужские. И рядом — мужские. Загадка. А размер обуви у нее какой?

Я выглядываю женщин в потоке идущих, похожих и ростом и фигурой на Тамару. Например, эта: с надменно поднятой шапкой волос. На шее… желтый крестик?

— Простите. Извините. У вас какой размер? — спрашиваю, а сам на крестик гляжу. Верующая?

— Здесь? — правая рука взлетает вверх, к крестику. (Золотой?) — Третий. Какие предлагаете? Французские? Итальянские?

— Тридцать третий? Сорок третий?

— Что — тридцать третий?

— Размер…

— Какой размер?

— Ноги какие?

— Чьи ноги?

— Ваши. Простите. Извините.

— Нахал. — Она, сощурив глаза, ухмыляется, обходит меня и не спеша удаляется, вновь гордо вскинув пышную голову.

Я вновь у витрины. Тамара стояла на этой точке. Так кивнула. И опять получилось, что указала на коричневые туфли. Да тут вроде бы вся обувь за этим стеклом мужская. Может, я ошибаюсь? Или носить мужские ботинки сейчас модно?

В магазине народу немного, но я, заглядевшись на витрину, умудрился наступить парнишке на ногу. Хотел было сразу извиниться, не успел: тот огрел меня злым взглядом. И кулаки сжал. Боксер, наверное. Или физкультурник из техникума. Теперь и к телефону звать Тамару не будет.

Оглядываю витрину из торгового зала. Посоветоваться с молоденькой продавщицей? Она занята: взволнованно секретничает с продавщицей постарше. Жду, пока освободится. Распалили сердечные дела… Через десять минут осмеливаюсь и тихонько зову:

— Девушка…

Она недовольно смотрит. Конечно же, оторвал от интимной беседы.

— Один-единственный вопросик можно?

— Что же? Мерить будете?

— Пожалуйста, подскажите, мужские туфли женщины случайно не носят?

И не ответила. Отскочила к подруге. И обе смотрят, да так, что выметывают меня своими взглядами на улицу.

Взглянув издалека, напоследок и с сожалением, на загадочную витрину, раздумываю, куда идти: домой, за деньгами, или на работу? Пожалуй, на работу.

Максимова в отделе не было, когда я вернулся на пятнадцатый этаж. Прохожу, встреченный настороженной тишиной (почему?), на место, достаю папки. Газеты запихиваю в верхний ящик, а карамельки, обе, отправляю в рот (обед). Одну газету оставляю на столе портретом вверх. Для настроения. Рядом возникает Игорь:

— Старик, ну ты шороху и навел…

— Я?

— Во даешь! Тебе лучше знать… Т а м  был? — и он загадочно вознес глаза кверху. (К солнцу?)

— Где  т а м?

— Там! — повторяет жест.

— Там? — наклоняюсь и стучу шариковой ручкой по полу и тоже с многозначительным видом. — Да.

— У… У… самого?

— И что теперь?

— Знаешь, сколько Максу лет?

— Юбилей осенью отмечали.

— Ю-би-лей, — передразнил Игорь. — Не юбилей, а шестьдесят.

— И что теперь?

— Как что? Иные начальники звереют. Боятся, что отправят на пенсию. С почетом, с благодарностью — как принято. Выпихнут на заслуженный отдых. Поэтому и у нас в отделе оппозиция всегда в загоне. Если кто карабкаться начинает, шеф, по обстоятельствам, чутко реагирует. Быстро убирает. Кого ловко выдвигая из отдела на повышение, кого, послабее, выживает. И тут ты финт, равный двум инфарктам, неожиданно откалываешь. Минуя все ступени служебной лестницы, на  с а м о г о  вышел! Насмарку всю бдительность Максимова свел. Сидел тихоня тихоней, нос как выострился: из бумажек не вылезал. Шеф на тебя даже досье не вел…