Рафика увидел, сон как рукой сняло. Хоть ножом режь, не могу уснуть, на душе мерзко, в голову лезут всякие мысли. Наверное, все, кто там побывал, ненавидят ночь. Самое дрянное – в сумерки на пост заступать. Ночью в дозоре чувства обострены до предела. Затаишь дыхание, слышно, как сердце стучит. Вслушиваешься в малейший шорох, реагируешь на любой звук. Чуть что, даешь очередь и немедленно меняешь позицию, чтобы не накрыли, не грохнули. Не дай бог, зазеваться или закурить, в момент схлопочешь пулю в «котелок». Или уснуть «на часах». Были уже такие, в «калачевской» бригаде, уснули пацаны на посту, а проснулись уже в «царстве теней»…
Прошло два месяца, а война все не отпускает. По ночам охают взрывы гранат, и старшина Баканов громко кричит в ухо: «Ты что, Самура, не понял? Мы все здесь умрем!»
Было это в конце января, когда возвращались с зачистки села Ялхой-Мохк. Прямо с гор нас обстреляли из АГСа и пулеметов. Поднялась такая паника, что ответить на нападение не смогли даже опытные СОБРы. И пока не появились «вертушки», нам пришлось туго. Так и пролежали в придорожной канаве, в мерзкой холодной жиже, под градом пуль, боясь головы поднять… Потом вчетвером, скользя на мокрой глине, с трудом тащили вываливающегося из окровавленного разодранного бушлата, монотонно воющего кинолога Витальку Приданцева. Его оторванная рука валялась тут же рядом, у гусеничного трака, на кисти был туго намотан потрепанный поводок от убитого Карая. Выстрел осколочной гранаты попал как раз в то место, где они находились на броне БМП. Теперь свободный, не сдерживаемый хозяином, злобный взъерошенный Карай застыл как бы в последнем броске – с оскаленной мордой и развороченным брюхом, из которого вывалились связки темно-синих кишок…
Бля, суки! Несмотря ни на что, там была жизнь, тяжелая, опасная, но настоящая жизнь. А куда я вернулся? В полное говно!
На пятом этаже хлопнула дверь, раздались шаги. Ромка, сидя на трубе у батареи, встрепенулся. Защелкал зажигалкой и, стряхнув пепел в банку, закурил давно потухшую сигарету. Мимо, поздоровавшись, протопал заспанный сосед, который обычно чуть свет уезжал на своем фургончике на рынок.
Полгода спустя Ромку похоронили. Он «сел на иглу»: нашлись «добрые люди», уговорили пьяного парня словить «кайф». Но героиновый «кайф» продолжался недолго.
– Передозировка! – констатировал врач «Скорой помощи», склонившись над безжизненным Ромкиным телом. – Еще один. Кто же светлое будущее будет строить?
– У меня такое ощущение, Вадим Борисович, что идет настоящая война! – отозвалась сопровождавшая его медсестра. – Война против человечества. Словно мы запрограммированы… Уничтожаем себя…
Димка же, Ромкин приятель, так ни одного дня нигде и не проработал, «гробовые» деньги свои промотал до копейки и схлопотал срок, по пьяни изувечив в ночном баре какого-то торгаша с Кавказа.
