Ромэна Мирмо - [48]

— В чем дело, старик? Тебе не по себе? Уж не болен ли ты, скажи? Это было бы некстати, принимая во внимание то, что мы с Понтиньоном собираемся тебе предложить.

За несколько дней до своего отъезда из Аржимона Пьер де Клерси получил от Гомье письмо, в котором тот просил его о срочном свидании. Если Пьер еще не скоро возвращался в Париж, Гомье готов был приехать поговорить с ним в Аржимон. Пьер ответил Гомье, что вернется в недалеком будущем и, как только приедет в Париж, даст ему знать. Несмотря на это обещание, Пьер больше недели не подавал Гомье условленного знака. Но пришло еще одно письмо, и он наконец назначил ему просимое свидание.

На заданный Гомье вопрос Пьер ответил, что он совершенно здоров. При этом он встал с дивана и зашагал по комнате с таким сосредоточенным видом, что Гомье даже удивился. Он продолжал настаивать:

— В таком случае, у тебя какие-нибудь неприятности. Ну, скажи же. Ты же знаешь, что твой старый Гомье всегда тут, черт возьми! Не хочешь говорить? Твое дело. Ну, что ты делал в Аржимоне?

Пьер отвечал уклончиво. Разговор у молодых людей не клеился. Немного погодя Гомье посмотрел на часы.

— Эта скотина Понтиньон опаздывает. Гоняется за какой-нибудь юбкой, свинья! А между тем он мне обещал быть точным, только сейчас он не в своем уме.

И Гомье, поджидая Понтиньона, повел речь о женщинах.

Ораторствуя, он расхаживал по гостиной, заполняя ее своей внушительной особой. Вдруг он заметил на столе кожаный футляр и машинально открыл его. Там лежал револьвер, который добрый месье Клаврэ подарил Пьеру ввиду его поздних возвращений. Гомье вынул его и стал рассматривать.

— Черт возьми, месье Клаврэ человек с толком; из этой штуки, если иметь верный глаз и хладнокровие, не промахнешься.

Подняв оружие, он делал вид будто целится. В эту минуту открылась дверь и показался Понтиньон. При виде направленного на него револьвера Понтиньон отскочил назад с таким забавным испугом, что Гомье расхохотался и крикнул ему:

— Да входи же, трус… Как это тебя угораздило так запоздать?

Понтиньон состроил кислую мину.

— Меня угораздило, меня угораздило… во-первых, что я не люблю, когда играют с этими штуками, и не имею ни малейшего желания остаться с пулей в животе… Послушай, Клерси, вели ему спрятать этот револьвер, иначе я уйду.

Пьер де Клерси взял у Гомье оружие и сунул его в ящик стола. В эту минуту вошел старый Лоран, неся чай и портвейн. Успокоенный Понтиньон подошел к подносу и налил себе рюмку портвейна, потом посмотрел ее на свет и щелкнул языком.

— За ваше здоровье, милые мои.

Гомье пожал плечами и указал на Пьера де Клерси.

— Можешь пить за его здоровье. Он, по-видимому, в нем нуждается. Не знаю, что с ним такое, но ты полюбуйся на эту физиономию из папье-маше. Ну и вид же у тебя, мой бедный Клерси!

Пьер де Клерси не слушал. Он смотрел на Гомье и Понтиньона со странным чувством удивления. Как он мог сдружиться с ними, сделать их товарищами своей молодости? Понтиньон и Гомье вдруг показались ему вульгарными и пошлыми, и он сразу почувствовал себя далеким от них, таким чуждым их строю мыслей, их манере держать себя! Он видел их как-то по-новому ясно, и от этой ясности они отнюдь не выгадывали. Они чудились ему как бы в отдалении, лишенные всякого дружеского обаяния. Их слова доносились до него так, как если бы этих людей отделяла от него атмосфера безразличия, даль забвения.

Между тем Гомье хлопнул Понтиньона по плечу.

— Ты мне так и не ответил, плут, почему ты опоздал. Ах, бабник!

Понтиньон, казавшийся рядом с толстым Гомье маленьким и тощим, поджал губы, потом, отступая назад, принял вид таинственный и самодовольный.

— Ну да, я опоздал, и опоздал из-за женщины, но не по той причине, как ты думаешь.

Он сел в кресло, заложив пальцы за проймы жилета. И продолжал:

— Я опоздал, потому что принц поручил мне предупредить Клару де Брив о своем отъезде. Он не хотел говорить ей этого сам… Принц такой деликатный, и это очень мило со стороны человека, который может ни с кем не стесняться! Так вот, принц мне сказал: «Понтиньон, вы человек хладнокровный и тактичный, я доверяю вам осведомить мадемуазель Клару де Брив о моих проектах и намерениях. Я возлагаю на вас нелегкую задачу, но я уверен, что вы справитесь с ней как нельзя лучше».

Гомье затопал от восторга.

— Какой все-таки шикарный тип этот принц Лерэнский, а, Клерси?

Пьер де Клерси сделал неопределенный жест, который Гомье истолковал как знак одобрения. Гомье спросил:

— Ну и что же?

Понтиньон надувался от гордости.

— Ну, я, не долго думая, вскочил в автомобиль принца и велел себя везти к госпоже Кларе де Брив.

Понтиньон сделал паузу, налил себе еще рюмку портвейна.

— Дело было не так просто, и вначале разговор клеился плохо. Клара принялась поносить принца на чем свет стоит. Я не вмешивался. Потом она сломала веер, разорвала платок. Затем начала плакать, впала в истерику и хотела убить себя. Я глазом не моргнул. Был тверд как железо, дорогой мой! Видя это, она успокоилась, и мы стали беседовать. Я ей изложил мотивы принца, его великие замыслы, объяснил ей положение. Понемногу она вняла моим доводам и стала кроткой, как овечка. Она согласилась на все, о чем ее просили, с условием, чтобы принц заплатил ее долги. На этот счет принц дал мне инструкции. Итак, вопрос улажен, но надо будет рассмотреть счета этой особы. Это по твоей части, Гомье, ты у нас финансист. Вот почему, обещав быть у Клерси в три часа, я поспел только к четырем. Добавим, что я не воспользовался добрым расположением, которое мне выказывала покинутая красавица, и это мне надо поставить в заслугу, потому что у нее, должно быть, очень красивое тело, чтобы не сказать больше.