Ромашка - [18]

Шум в зале начал стихать. Из приоткрытой двери кладовой высунулась голова капитана Бугеля. Начальник столовой был бледен. Стараясь привлечь внимание Анны, он делал в ее сторону какие–то отчаянно–торопливые, предостерегающие знаки обеими руками, как бы заклиная девушку не губить себя. Но Бугель опоздал — Оксана уже сжигала мосты за собой и не могла отступать.

— Лейтенант! — громко, почти торжественно сказала девушка. — Если вы еще раз позволите себе такую гадость, я пожалуюсь командиру полка.

— И он отстранит меня на десять суток от полетов… — в тон ей ответил ухмыляющийся летчик.

— Может быть хуже…

— Что?

— Пощечина!

Оксана произнесла это слово громко, на весь зал, и оно прозвучало, как удар хлыста. Кто–то протяжно свистнул. Девушка смотрела в глаза все еще улыбающемуся лейтенанту с холодным, жестоким вызовом, подтверждая взглядом, что она может выполнить свое обещание, не откладывая.

В зале воцарилась необычная тишина.

— Браво! — крикнул вдруг сидевший за соседним столиком мрачный обер–лейтенант с квадратной челюстью и шрамами на широком лице. — Густав, заткнись!

Он несколько раз хлопнул в ладоши, и вслед за ним захлопали другие.

Анне аплодировали, ее поступок оценили, она завоевывала симпатии — летчики уважали смелых. Оксана победила.

Суровая, с красным от гнева лицом, она быстро собрала на поднос посуду, осколки разбитой тарелки и, даже не взглянув на виновника скандала, побежала к служебному отделению. Тонкая, затянутая накрохмаленным фартуком фигурка мелькнула между столиками и скрылась у раздаточного окна.

— Ай да Анна–партизан! — неслось ей вслед.

— Густав получил прямое попадание…

— Ну как, ожегся, Густав?

Победа Оксаны была полной.

Когда она вернулась к столику с чашками горячего, дымящегося какао на подносе, лейтенант с гусиной шеей сидел, не поднимая глаз. Его товарищи смущенно улыбались.

— Господин лейтенант должен бы попросить извинения за свой грубый, необдуманный поступок, — тихо и миролюбиво сказала девушка, расставляя чашки на столе. — Но так как мы погорячились оба, то я первая приношу извинения господину лейтенанту.

Великодушно улыбнувшись, она осторожно и нежно прикоснулась пальцами к плечу нахмурившегося лейтенанта, словно лаская еще не совсем приученного зверька, и добавила тихо:

— Женщины должны щадить мужское самолюбие… Мир… Анна довольна. Она не хочет иметь врагов.

Ведь она — немка и любит всех их. Они ежедневно рискуют жизнью. Во имя фюрера. Во имя великой Германии. Во имя тех пятидесяти десятин, которые должна по праву наследницы получить Анна Шеккер. На груди у широколицего обер–лейтенанта, который первым заступился за нее, несколько ленточек, свидетельствующих о его боевой доблести, наградах. Все они — смельчаки, герои. «Крылатое племя зигфридов». Эту фразу Оксана встретила в немецкой газете. Так был озаглавлен очерк о гитлеровских летчиках прославленной эскадрильи, действующей на Восточном фронте. Зигфрид — герой старинной немецкой легенды «Песнь о Нибелунгах». Следует достать и прочесть эту книгу — Анне необходимо напитываться истинно немецким, истинно арийским духом…

Капитан Бугель поджидал Анну у раздаточного окна. Толстяк тяжело дышал и прижимал руку к сердцу. Он отвел девушку в сторонку и, выпучив глаза, тревожно зашептал:

— Ради бога, Анна… Я забыл вас предупредить… Ради бога, не связывайтесь с этими головорезами. Опасная публика… Они никого не боятся и не признают.

— Почему же? Они… — попыталась возразить Оксана, но Бугель не дал ей договорить.

— Вы не представляете! Они никого не признают и никого не боятся. Жаловаться бесполезно. Терпите. Я терплю… Один господь знает, сколько мне приходится терпеть от этих молокососов.

— Хорошо, я учту, — сказала Оксана, догадавшись, что летчики чем–то крепко насолили толстяку, и он их боится хуже огня.

Причина такого панического страха стала известна ей значительно позже. Оказывается, капитан Бугель уже долгое время служил для летчиков своеобразным развлечением. Они потешались над его трусостью, проявляя неутомимую изобретательность и соперничая друг перед другом в выдумке. Особенно доставалось «пузану» во время нелетной погоды, когда летчики целыми днями торчали в столовой и бильярдной комнате.

Последняя шутка побила рекорд по жестокости, но не была лишена остроумия.

Это случилось недели три назад. Погода испортилась — дожди и туман. На раскисшей земле тускло блестели широкие лужи. Капитана Бугеля вызвали в штаб, где ему должны были вручить медаль — первую награду, которой он так долго добивался. По сему торжественному случаю Бугель одел парадный мундир. Он шел в штаб, осторожно ступая по проложенным среди луж доскам, стараясь не забрызгать грязью начищенные до блеска сапоги. Вдруг почти перед его носом в воду упала граната с длинной деревянной ручкой и позади кто–то отчаянно крикнул: «Ложись!!» Начальник столовой, не раздумывая, с размаха плюхнулся в лужу. Он лежал плашмя, обхватив руками голову, и пускал пузыри. Метрах в трех от него торчала из воды ручка гранаты. Граната так и не разорвалась. Она была без запала, и ею можно было совершенно безбоязненно разбивать самые крепкие орехи или заколачивать в стенку гвозди. Капитану пришлось мокнуть в луже минуты две, пока он понял это.