Романтик - [3]

Мы с трудом достучались в медпункте до медика. Вышел все тот же сержант, прививки пообещал сделать через час, но ехать на аэродром надо было минут через двадцать. Сержант предложил решить вопрос за «червонец» с каждого.

Микола развернулся и послал подальше прививки, на что санинструктор сказал, что без штампа об их наличии нас на самолет не пустят.

Вот черт! А денег три рубля. Не улететь: борт следующий только завтра. Но как жить сутки без денег?

— Сержант, у нас «трояк» на двоих остался, бери и ставь отметку, а прививка нам не нужна! Договорились? — начал уламывать его я.

Медик принялся канючить про тяжелую службу, нехватку витаминов, ранение в Афганистане, при этом демонстрируя отсутствие пальца на руке.

В конце концов, видя мои пустые вывернутые брючные карманы, он смирился с «трояком».

Весело загрузившись в автобус, мы услышали от водителя, что проезд платный — рубль с носа.

Ну и жулье! Мародеры, можно сказать.

У кого были деньги, весело ругаясь, кидали их в лежащую на моторе «ПАЗика» кепку. А у кого, как у меня, не было — матерились и отказывались платить. Водитель в это кепи предложил бросать хотя бы мелочь: все равно она нам не нужна. Кое-какая не прожитая еще мелочь имелась, и ею кепка в основном и наполнилась.

Радостный водитель собрал монеты и быстро помчал по ночному Ташкенту на военный аэродром.

Пройдя унизительный таможенный досмотр — нам вывернули даже карманы — выбрались из зала на бетонку.

Нас поджидал старенький, обшарпанный, с закопченными двигателями грузовой самолет АН-12. Бывалые ребята начали ругаться. Не повезло! Намучаемся. Вот если бы ИЛ-76, вот была бы красота, а не полет. А в этом только кабина герметичная, а борт продувался всеми ветрами, значит, уши будет давить и кислорода не хватать.

После еще одного тщательного досмотра вещей, проверки документов, всех нас, человек восемьдесят загрузили во чрево самолета. Какой-то генерал и пара полковников прошли в гермокабину, туда же сели несколько сильно накрашенных женщин.

Хмельные прапорщики заржали:

— Новенькие, необъезженные! Пополнение! Обновление малинника.

Бортмеханик задраил люк, приказал не курить и не бродить по самолету, если не хватит на всех воздуха — дышать через свисающие сверху кислородные маски. Но масок свисало мало, гораздо меньше, чем было людей на лавках и сиденьях.

Прапорщик-бортмеханик сел на свое откидное сиденье и, демонстративно пристегнув парашют, о чем-то задумался.

Расположившиеся рядом два откормленных дородных прапорщика громко возмутились.

— Иван! Ты бачишь шо делается? Этот летун парашют пристегнул, а нам их не выдали!

— Та ни! То не парашют, то имитация, мешок для самоуспокоения.

— Да парашют, я тоби говорю. Боится, наверное.

— А шо вин его одев? Думае выпрыгнуть, если собьют? А нас бросить?

— Наивный! Хто ж его выпустит? Вместе с нами и упаде.

Вокруг одобрительно засмеялись пассажиры. Летчик злобно посмотрел на болтающих и смеющихся, еще раз рявкнул нервно: «Не курить!» — и убежал вместе с парашютом в кабину пилотов, задраив за собой люк отсека.

— Ну вот, как в гробу запечатал. Обиделся! — подытожил один из прапорщиков.

— Это новенькие, недавно экипаж из Белоруссии прилетел, нервничают, — авторитетно сказал какой-то офицер.

— Ничего, пусть понервничают, — отозвался другой. — Они туда-сюда летают, а я второй год там по горам ползаю.

Вскоре после взлета в салоне началась пьянка. Пили то, что сумели пронести под видом компотов и чая. На самом деле, это были подкрашенные спирт, водка, самогон. Мы с Николаем из-за отсутствия этого резерва могли только дремать, что и делали, лежа на чемоданах.

Сон не шел. Было душно, не хватало воздуха. Потом над горами, когда поднялись на максимальную высоту, стало холодно, а воздуха — еще меньше. Пришлось по очереди дышать кислородом через маску.

— Подлегаем! — пьяно заорал кто-то. — Баграмка! Сейчас будет Кабул на горизонте за горами.

Все сидящие возле иллюминаторов прильнули к ним.

Я видел внизу пейзаж, такой же, как и в Туркмении. Затем за хребтом появился большой город, и самолет, резко накренившись на крыло, начал кружить над ним, постепенно снижаясь.

— Самый опасный момент, — сказал сосед, старший лейтенант. Он возвращался из отпуска, и все было уже не впервой. — Сбивают чаще всего на взлете и на посадке.

В ответ я понимающе кивнул. Начала бить нервная дрожь, пальцы и руки подергивались. Страшновато. Особенно нервировало натужное завывание двигателей и скрип самолета.

— Скрыпучий який, зараза! — задумчиво промямлил совсем опьяневший прапорщик. — Иван, не развалится летак?

— Та ни, не развалится! А если и развалится, падать-то вже совсем низенько, — хохотнул такой же пьяный его собутыльник.

Самолет ударился колесами о бетонку, слегка подпрыгивая, промчался по полосе аэродрома, двигатели ревели на реверсе. Пробежка, торможение, разворот — все, приехали.

Народ радостно заорал: «Ура!» — и захлопал в ладоши. У кого оставалось спиртное — выпили «на посошок».

Подали трап, выгружаемся. Вот тут мой ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульского аэродрома.

***

Грузный прапорщик встретил всех вновь прибывших во дворе пересыльного пункта. Нехотя мы построились в одну шеренгу и выслушали дурацкий инструктаж тыловой крысы.