Романтические приключения Джона Кемпа - [44]

Он схватил меня за руку. Я задрожал, словно он был женщиной.

— До свиданья, — сказал он. — Hasta mas ver[9].

Он наклонился, легко поцеловал меня в щеку и стал подыматься по лестнице. Мне чудилось, точно свет романтики уходит из моей жизни. Когда он скрылся из моих глаз, кто-то хрипло, растерянно закричал. Я услышал свое имя и слова: "Че-ек, которого вы искали!"

На лестницу упала грузная тень. Голос настойчиво кричал:

— Джон Кемп! Джон Кемп! Мистер Макдональд здесь! То был голос Барнса — голос будней.

— Не сходи с ума, — шепнул он в волосатое ухо

Часть вторая ДЕВУШКА С ЯЩЕРИЦЕЙ

Глава I

Рио-Медио? — сказал мне сеньор Рамон почти два года спустя. — Кабальеро мне льстит, считая меня столь ученым. Что я знаю об этом городе? Там, как везде, есть, должно быть, честные люди, есть и подлецы. Спросите лучше кого-нибудь из команды лодок, посланных адмиралом спалить этот город. Они скоро должны вернуться.

Он пытливо посмотрел на меня сквозь свои золотые очки.

Разговор происходил под навесом около его склада в испанском городе. Тихо бились длинные шторы. Вывеска на соседней двери широко вещала: "Контора "Bucka-toro Journal"". Было это, как я уже сказал, по прошествии двух лет — двух лет тяжелого труда и томительного однообразия. Я прибыл из Хортон-Пена в испанский город за письмами от Вероники и, так как почта запоздала, зашел по торговым делам к Рамону. В то время от адмирала Роу-лея ждали решительного нападения на пиратов, которые все еще разоряли Мексиканский залив и почти совсем задушили торговлю с Ямайкой. Естественно, что наш разговор перешел на таинственный город, где, по слухам, находилась штаб-квартира пиратов.

— Я только знаю, — говорил сеньор Рамон, — что я теряю гораздо более всех других, так как веду более крупные дела. Но не знаю, кто у меня забирает мое добро — пираты ли, как говорите вы, англичане, или же мексиканские таможенные суда, как уверяют гаванские власти. Знаю только, что я потерял уже не одну тысячу долларов.

Это была вечная жалоба каждого испанца на острове, и очень многих английских и шотландских плантаторов. Испания еще не успела примириться с потерей своих мексиканских колоний, когда Великобритания признала мексиканское правительство, которое не замедлило занять залив своими таможенными судами.

— Что может сделать Испания? — горько спрашивал Рамон. — Когда даже ваш адмирал Роулей со своими корветами не может очистить наше море от этих разбойников. — Он понизил голос: — Помяните мое слово, юный сеньор, Англия из-за этого потеряет Ямайку. Ведь вы сами стоите за отложение?.. Нет? Вас все считают сепара-ционистом. Вы живете у Макдональда — а он ярый сепа-рационист.

Мне стало не по себе. Рамон, конечно, ошибался. Я был самым лояльным англичанином. И вдруг — в первый раз — я понял, что в глазах людей я должен был, конечно, казаться сепарационистом.

На Ямайке в те годы было неспокойно. Главным вопросом было, конечно, уничтожение рабства. Плантаторы говорили: "Если наше самоуправление попробует отменить систему рабовладения, то мы сумеем отменить самоуправление. Мы отдадимся под протекторат Соединенных Штатов". Это была явная измена. Но герцог Манчестерский делал вид, что ничего не слышит. Была у плантаторов и другая забота — пираты на Мексиканском заливе. В особенности отличался некий Эль-Демонио или Дьяблетто.

Не думаю, чтобы в действительности Эль-Демонио совершил хотя бы десятую часть тех подвигов, которые ему приписывали. Правительственные газеты имели обыкновение убивать его раз в месяц; сепарационисты же пять раз на год заставляли его уводить в плен какой-нибудь старый корвет адмирала Роулея. И те и другие, разумеется, лгали.

Меня мало интересовала борьба партий, но, живя у Макдональда, я несколько сочувствовал сепарационистам. В 1776 году Макдональд приехал на остров подростком и "выбился в люди", сделавшись управляющим поместья Руксби — Хортон-Пен. Было у него и собственное небольшое именьице у устья реки Минго, где он весьма прибыльно культивировал рис. Он первый сделал этот опыт на Ямайке.

Хортон-Пен приютился у подножия высокого белого утеса, замыкавшего долину святого Фомы, которая напоминала ущелья Шотландии. Жена Макдональда была необъятно толстой болтушкой с черными, как воронье крыло, волосами, и глазами точно вишенки. Ко мне она относилась с материнской добротой — вероятно потому, что была бездетна.

Первая же почта устранила некоторую ненормальность моего положения: Вероника писала мне, Ральф своему поверенному и Макдональдам. Но еще до получения писем миссис Макдональд не раз штопала мне носки.

Окрестное дворянство — крупные помещики, жившие царьками на своих плантациях — первое время пытались втянуть меня в свое общество, где задавала тон некая миссис Топнамбо — сухая, поблекшая дама, не пренебрегавшая румянами. Она пыталась вытащить меня из общества Макдональдов, так как мой дедушка был, видите ли, графом. Но супруги Топнамбо были лоялистами, и я оставался верен Макдональдам. Я искал в жизни романтики, которой не находил в напудренном, сером лице миссис Топнамбо, вечно лежавшей в полутемной комнате и рассуждавшей о "вашем деде, графе NN", которого я никогда не знал. С мужчинами я также не сближался. У меня не было достаточно денег, чтобы участвовать в их кутежах, и я был слишком горд, чтобы у них одолжаться. В конце концов они меня перестали узнавать на улице; они меня считали скучным, жидкокровным дворянским щенком — к тому же изменником-сепарационистом — и предоставили мне наблюдать за неграми и копить деньги. На последнем настаивал Макдональд. Он старался сделать из меня "честного купца". Думаю, он искренно меня любил.