Джинни в изумлении взглянула на мать.
— Ты смотришь на ситуацию только со своей колокольни, а как насчет интересов Дома? Знаешь, что Рональдо рассказал мне о своей жене? Она была источником силы, к которому он стремился припасть вечером после трудного дня. Она не хотела править вместе с ним, наоборот, возвращала его к нормальной жизни, напоминала о простых человеческих радостях. Королева была красивой, элегантной женщиной, которая могла очаровать фонарный столб, но больше всего Рональдо любил ее не за это. Он любил ее, потому что она до рассвета играла с ним в карты, когда ему не спалось. И потому, что мог говорить с ней обо всем, зная, что она не использует его секреты для собственной выгоды и не проговорится ни одной живой душе, что слышала вещи, которые ей не полагалось слышать.
Роуз перевела дух и потрепала дочь по плечу.
— Доминик не понимает, как скоро сломается, если рядом с ним не будет близкого человека, готового взять на себя часть его ноши. Ты можешь попытаться стать ему опорой. Джинни, ты всегда думала, что твое призвание — работа с детьми. А если школа была лишь этапом на пути к тому, что предназначено тебе судьбой? Не только спасти Доминика от одиночества, но вырастить ребенка, который не окажется похороненным под грузом правил и обязанностей?
— Не знаю. Может быть, ты права. Я была эгоисткой.
— Нет, милая. — Роуз покачала головой. — Просто для тебя это так же ново, как и для него. Постарайтесь не осложнять друг другу жизнь, дети, она и так достаточно сложна.
Служба безопасности легко вычислила официанта, сделавшего снимки, но это не успокоило Доминика. Он снова и снова рассматривал фотографии в газете, замечая проявления слабости в каждом своем жесте и взгляде на Джинни. Как мало ему оказалось нужно, чтобы превратиться из правителя, лидера — в кого? Героя‑любовника? Нет, это было принцу совсем не по вкусу.
От расстройства Доминик пропустил обед с Джинни и вернулся в апартаменты лишь после восьми вечера. Его жена сидела на софе в алом халатике поверх шелковой ночной рубашки с цветочным принтом. На столике перед ней были разложены журналы.
— Удалось поймать человека, который нас сфотографировал? — Джинни поднялась навстречу мужу.
— Да.
— Расскажешь?
— Нет.
Джинни не стала настаивать, лишь кивнула и вернулась к своим журналам.
В наступившей тишине Доминик с отвращением смотрел на бутылку виски, вспоминая, как «из солидарности» пил апельсиновый сок. Почему же он так легко стал игрушкой в руках женщины? Почему с самого медового месяца только и делал, что внушал ей ложные надежды?
Оставив бутылку в покое, принц пошел в душ. Под горячими струями он напоминал себе, что судьба не зря выделила его, влила в жилы королевскую кровь, предназначила править, заботиться о безопасности и благополучии многих людей. Доминик вышел из душа, только когда почувствовал себя прежним — решительным и неуязвимым.
В спальне принц облачился в пижаму и забрался в постель с книгой. В десять вечера, когда буквы начали сливаться перед его усталыми глазами, в спальню вошла Джинни. Ему захотелось сказать, чтобы она возвращалась в свою комнату, но что‑то мешало нанести откровенную обиду. Джинни беззвучно скинула халатик, легла рядом с мужем, прижала голову к его плечу. Доминик с трудом удержался, чтобы не привлечь жену к себе, но это не помогло бы навести Джинни на мысль, что отныне им лучше ночевать раздельно. Принц обнял ее, лишь убедившись, что она уснула. Положил руку на живот, в котором рос его ребенок. И закрыл глаза, уговорив себя, что обеспечивать комфорт беременной супруги — не такой уж большой грех. Даже наоборот.
Жизнь Доминика превратилась в череду длинных дней и одиноких приемов пищи. Мама Джинни решила оставить работу, чтобы помогать дочери с малышом, поэтому он мог больше не волноваться, что жена чувствует себя одинокой. По утрам Джинни спала допоздна, обедала и ужинала в компании Роуз, чем наводила Доминика на мысль, что все‑таки смирилась с идеей сепаратного брака.
Тем не менее все ночи Джинни проводила в его постели. Не говорила ни слова, не пыталась соблазнить. Просто укладывалась рядом, утыкалась головой в плечо, клала руку ему на грудь и сладко засыпала. Доминик, вынужденный обижать безразличием мать своего будущего наследника, не противился этому ритуалу, не мог отказать Джинни в том утешении, к которому она считала нужным прибегать.
Но однажды ночью, когда Джинни готовилась отойти ко сну, прижавшись к его боку, принц почувствовал легкий толчок. Он опустил глаза на существенно округлившийся живот жены под тонкой желтой ночной рубашкой.
За первым толчком последовал второй. Принц озадаченно подобрался, Джинни засмеялась.
— Это твой ребенок делает зарядку.
— Что?
Она села, сбросила ночную рубашку и прижала обе руки Доминика к своему животу. Ребенок задвигался снова, словно под гладкой кожей прошла небольшая волна.
— Господи, — прошептал принц.
Желание обнять Джинни было слишком сильным — прижимая ее к груди, он зажмурился и едва слышно сказал «спасибо».
— За что именно? Для женщин вполне естественно вынашивать детей.
— Но не в таких нелепых обстоятельствах.
