Романовы. От Михаила до Николая - [25]

Никон удивлен:

— За что гневается государь?

— Ты, недостойный, оскорбляешь царя тем, что позволяешь себе «великим государем» именоваться. У нас один государь — Алексей Михайлович.

Никон изумлен. Не по своей ведь воле, а по приказу царя стал он называться великим государем! Вот грамота, собственной рукой царя написанная!

— Царское величество тебя почтил, — отвечает Ромодановский, — как отца и пастыря, но ты не понял. И теперь государь приказал сказать тебе, чтобы ты более впредь «великим государем» не писался и не звался.

Патриарх уязвлен в самое сердце. Он ничуть не дорожит почестями и титулами. Не он просил их дать ему, а его просили их принять. Но теперь, когда эти титулы снимают, он примириться с таким унижением не может и не хочет. Отслужив литургию, Никон пишет царю письмо о том, что отказывается от патриаршего чина и звания: «Се отныне отхожу от места и града сего! А ты, царь Алексей, имаши ответ перед Господом Богом о сем дати».

Но обида зашла слишком далеко. Царь вернул письмо без ответа. Тогда Никон после обедни обращается к народу с заявлением о своем уходе: «Я вам более не патриарх. Будь я анафема, если захочу быть патриархом».

Кончив речь, Никон тут же, в церкви, совлекает с себя облачение и надевает черный монашеский клобук. Народ, переполнивший церковь, потрясен. Многие плачут. Другие кричат, что не выпустят его из церкви без государева указа.

Ждал ли Никон, что после его театрального жеста царь не выдержит и придет его просить? Царь, хотя и был ошеломлен резким поступком Никона и даже послал ему сказать, чтобы он не оставлял патриаршества, лично так и не захотел прийти к бывшему своему любимцу, не захотел сказать того ласкового слова, которое могло бы еще помирить поссорившихся друзей.

Никон, сняв с себя мантию, уходит из собора. Он идет пешком в Воскресенское подворье. Здесь он двое суток ждет, что царь, может быть, еще отзовется, поймет, что он сделал. Но царь молчит, и Никон уезжает в Воскресенский монастырь.

Трудно без волнения следить за тем, как меняется тон писем, которыми отныне заполняет свой невольный досуг оставшийся не у дел Никон. Поначалу в своих письмах к царю он говорит о том, что отказывается от патриаршества, даже просит у Алексея назначить ему преемника, чтобы «церковь не вдовствовала». Царь в эти дни тоже, по всем правилам, горько сожалеет о разрыве. Он внимательно следит за тем, что делает Никон, как он возводит постройки в монастыре, копает пруды, разводит в них рыбу, расчищает лес. Царь не только присылает ему деньги на украшение монастыря, но даже разные лакомства.

Но бояре не дремлют. Они слишком заинтересованы в том, чтобы обезвредить властного, почти всесильного Никона. И вот в патриаршем жилище в отсутствие Никона производят обыск. Удар рассчитан правильно. Никон оскорблен до глубины души. Он пишет царю резкое письмо. «Как дошел ты до такого дерзновения?» — спрашивает он государя. И, оскорбленный этим письмом, Алексей прекращает после этого всякие попытки сближения.

Глава IV

Идут медленной чередой серые дни. Никон, так презрительно относившийся дотоле к власти и связанному с ней могуществу, затосковал. Он не находит себе места, не может скрыть острого желания снова оказаться на патриаршем престоле, снова показать себя во всеоружии и отомстить врагам. Он пишет теперь царю, что ушел-то ведь он сам из Москвы, по своей воле, что благодати святой с него никто не снимал, что сам патриарх — не игрушка, которую можно выбросить на произвол. И когда Крутицкий митрополит, им же рекомендованный в качестве заместителя, позволяет себе заменить патриарха во время торжественного хода, Никон выходит из себя, рвет и мечет. Как?! Какой-то Крутицкий митрополит занимает место, которое принадлежит ему, великому патриарху?!

В 1660 году Особый собор из русского духовенства при участии нескольких греческих духовных лиц обсуждает положение. Собор обвиняет Никона в самовольном оставлении престола и присуждает его к лишению священного сана. Но Никон держится все того же гордого тона. «Это не собор, а некое жидовское сонмище!» — пишет он царю. И царь так и не осмеливается привести в исполнение соборное постановление.

Никон на покое. Никон в отдалении. Никон в опале. Но он по-прежнему чувствует себя патриархом с головы до ног. Когда заменяющий его Крутицкий митрополит запретил поминать имя Никона в церквях, опальный патриарх в своей монастырской церковке торжественно возглашает анафему митрополиту, захватившему патриарший престол.

«Не от царей, — пишет он Алексею, — приемлет начало священство, но от священства на царство помазуются. Священство выше царства. Господь двум светилам повелел светить — солнцу и луне. Царская власть в вещах мира сего — сие луна есть, архиерейская власть над душами, как солнце светит!»

Но и эти мятежные речи проходят без последствий для гордого патриарха. Пока его дерзости касаются личных отношений с государем, все обстоит благополучно. Но вот патриарх осмелился осудить способы и приемы управления. Обстановка сразу же резко меняется. С появлением в его речах опасной крамолы судьба патриарха оказывается предрешенной.