Роман в лесу - [128]

Таковы были обстоятельства, которые привели Ла Мотта в его нынешнее печальное положение. Наконец день суда настал, и Ла Мотта привезли из тюрьмы на судебное заседание, где маркиз выступил его обвинителем. Когда обвинение было изложено, Ла Мотт, как это принято, заявил о своей невиновности, и адвокат Немур, взявшийся защищать его, постарался представить обвинение маркиза ложным и злонамеренным. В доказательство он упомянул о том, что последний пытался заставить Ла Мотта убить Аделину; далее он сослался на то, что маркиз в течение нескольких месяцев, до самого ареста Ла Мотта, сохранял с ним дружеские отношения и лишь после того, как Ла Мотт, в нарушение воли своего обвинителя, отправил несчастный объект его мести подальше от аббатства, так что девушка оказалась для маркиза вне досягаемости, последний счел возможным обвинить Ла Мотта в преступлении, из-за которого он и предстал перед судом. Немур утверждал, что человек не может оставаться в приятельских отношениях с тем, кто нанес ему двойное оскорбление, напав и ограбив его; а то, что они продолжали дружески встречаться в течение нескольких месяцев после даты, обозначенной как дата преступления, сомнению не подлежит. Если маркиз собирался подать на него в суд, почему не сразу же после того, как он нашел Ла Мотта? А если он тогда не сделал этого, что повлияло на его решение обратиться в суд спустя столь долгий срок? На эти вопросы маркиз не дал ответа; ведь если его поведение в этой части будет связано с его претензиями на Аделину, он не сможет в том оправдаться, не сообщив о своих замыслах, и тем выдаст темные глубины своего нрава, а значит, его обвинение в адрес Ла Мотта потеряет силу. Поэтому он ограничился тем, что представил нескольких своих слуг как свидетелей нападения на него и грабежа, и они без зазрения совести все, как один, поклялись, что опознают Ла Мотта, хотя никто из них не видел ничего, кроме силуэта всадника, быстро ускакавшего прочь. Во время перекрестного допроса они в большинстве своем противоречили друг другу; разумеется, их свидетельства были отвергнуты; но поскольку маркиз намеревался представить еще двух свидетелей, чье прибытие в Париж ожидалось с часу на час, разбирательство было отложено и судебное заседание закрыто.

Ла Мотт вновь был препровожден в тюрьму в том же состоянии глубокого отчаяния, в каком покидал ее. По дороге ему встретился человек, который проводил его долгим внимательным взглядом. Ла Мотту показалось, что он видел его прежде, но тусклое освещение помешало ему разглядеть его черты, и потому он не был в этом уверен; к тому же он был слишком взволнован, чтобы проявить интерес к этой встрече. Когда Ла Мотт удалился, незнакомец спросил тюремного смотрителя, кто это был; узнав же имя Ла Мотта и получив ответы еще на несколько вопросов, он попросил разрешения переговорить с ним. Поскольку человек этот сидел всего лишь за долги, его просьба была удовлетворена; однако двери уже заперли на ночь, так что свидание перенесли на следующий день.

Мадам Ла Мотт ждала мужа в его камере уже несколько часов, чтобы услышать, как прошел процесС. Теперь они более, чем когда-либо, жаждали увидеть своего сына, однако, как он и думал, не знали о том, что полк его расквартирован теперь в другом месте, и полагали, что его письма, которые он, как обычно, адресовал им на другое имя, лежат в почтовой конторе Обуана. Ввиду этого мадам Ла Мотт посылала свои письма на прежнее место службы сына, из-за чего он оставался в неведении о несчастьях отца и о том, где он теперь. Удивленная тем, что не получает ответа на письма, мадам Ла Мотт отправила еще одно, рассказав в нем о том, как продвигается процесс, и умоляя сына испросить отпуск и немедленно приехать в Париж. По-прежнему не догадываясь о судьбе своих писем — впрочем, даже будь это не так, все равно новый адрес ей был неизвестен, — она и это письмо отослала по прежнему адресу.

Тем временем мысль о надвигавшемся роковом приговоре ни на минуту не покидала Ла Мотта; душа его, слабая по своей природе и еще более ослабленная привычкой потворствовать собственной слабости, не могла быть ему поддержкой в этот ужасный период его жизни.

Пока в Париже развертывались все эти сцены, туда без каких-либо происшествий добрался Ла Люк, выдержавший этот долгий вояж исключительно благодаря своей решимости и силе духа. Он поспешил немедля броситься к ногам короля, и такова была сила чувств его, когда он протянул ему свою петицию, которая должна была решить судьбу его сына, что он смог лишь возвести глаза на монарха и потерял сознание. Король принял бумагу и, приказав позаботиться о несчастном отце, прошел дальше. Ла Люка отвезли в его отель, где он стал ждать результатов последнего своего усилия.

Тем временем Аделина оставалась в Васо все в том же состоянии тревоги, слишком сильной для ее измученного столькими потрясениями тела, и болезнь, как следствие этого, заставила ее почти безвыходно пребывать в своей комнате. Иногда она осмеливалась тешить себя надеждой на ТО, ЧТО поездка Ла Люка увенчается успехом, но эти краткие и притом иллюзорные минуты утешения приводили лишь к тому, что наступавшее вслед за тем отчаяние по контрасту еще усиливалось, и, мечась между этими сменявшими друг друга крайними чувствами, она испытывала больше терзаний, чем принесла бы острая боль от неожиданного крушения или гнетущая тоска после свершившегося несчастья.