Роман с президентом - [28]

Политическая часть распоряжения о подготовке визита свидетельствовала о том, что президент рассчитывал сдвинуть отношения с восточным соседом с мертвой точки и создать реальную атмосферу добрососедства и сотрудничества. Предполагалось подписать Итоговый политический документ, который фактически ликвидировал бы нездоровое и противоестественное состояние «ни войны, ни мира» между Японией и Россией. Это могло бы создать совершенно новую политическую и экономическую атмосферу во всем Азиатско-Тихоокеанском регионе. В качестве жеста доброй воли Россия намеревалась вывести свой военный контингент с Южных Курильских островов. В распоряжении президента содержалось указание Министерству обороны предоставить соответствующий график до начала визита. Однако в распоряжении не содержалось никакого намека на «алгоритм» решения территориальной проблемы.

В порядке подготовки визита в японскую столицу уже неоднократно, как это принято, выезжали представители Службы безопасности и Протокола Президента, мощные транспортные самолеты уже перебросили в Токио тяжелые, бронированные «ЗИЛы», уже известен был день и даже час, когда Б. Н. Ельцин, большой любитель спорта, побывает на матче по национальной борьбе «сумо», уже промерены и проверены были все изгибы маршрута… А президент все еще маялся бессонными ночами, не находя главного, политического смысла своего визита. Безошибочного решения, похоже, и не было.

Высказывалось много противоречивых суждений о причинах отмены визита. Но, на мой взгляд, истоки этого политического скандала следует искать не в ситуации осени 1992 года, а раньше, когда сам Ельцин, вероятно, и не предполагал, что судьба сделает его Президентом России.

И в этом качестве он в какой-то мере был вынужден «платить» и за внешнеполитические просчеты Горбачева. Начиная с Берлинской стены и добровольного ухода тогда еще СССР из стран Восточной Европы, где у нас были мощные политические, военные и экономические позиции, у зарубежных политиков начало формироваться крайне опасное представление о том, что от Горбачева, если его очень сильно похвалить за заслуги перед демократией, можно получить бесплатно не только Берлинскую стену, но и значительно больше. Демократическое крыло российской общественности в этот период тоже находилось под влиянием ряда достаточно абстрактных идей, возникших как реакция на прежний жесткий курс во внешней политике СССР. Демократическая пресса камня на камне не оставила от сталинской внешней политики, отвергая в ней не только все тоталитарное, но и то, что было обусловлено реальными национальными интересами.

В этом свете легче понять японцев, занявших очень жесткие позиции в преддверии визита Б. Н. Ельцина в Японию. «Если русские так легко уступают свои мощные бастионы на Западе, почему бы им не отдать крохотные острова на Востоке?» — так, похоже, рассуждали в Токио. И эта внешнеполитическая логика Японии вполне укладывалась в логику «мирной капитуляции» во внешней политике Горбачева. Осуждать за это японских дипломатов было бы фарисейством. Другое дело, что в Японии вовремя не уловили ни разницы между идеалистом Горбачевым и прагматиком Ельциным, ни перемен в политической психологии России.

Борис Ельцин, может быть, и был изначально готов пойти на передачу островов японцам во имя мощного притока японских капиталов. Но он уже не мог сделать того, что в свое время мог делать Горбачев. К этому времени идеология «мирной капитуляции» была на излете. Сознание, что Россию обсчитали на Западе, оборачивалось жесткостью по отношению к Востоку. Ельцину отдать крохотные острова стало много труднее, чем Горбачеву — всю Восточную Европу.

Ко времени запланированного визита Ельцина в Японию единства «партии и народа», которым можно было бы оправдать все, что угодно, уже не было. Реально существовали оппозиционные партии, оппозиционная пресса и, может быть, главное — оппозиционный и резко агрессивный Верховный Совет, который только и ждал серьезной ошибки президента, чтобы броситься во фронтальную атаку. Непримиримая оппозиция уже размахивала угрозой импичмента. Передача Японии группы островов могла бы стать реальным поводом для начала этой процедуры под предлогом предательства президентом национальных интересов. Никакие юридические аспекты территориальной проблемы в расчет приняты, естественно, не были бы. Победили бы страсти.

Сегодня, по истечении времени, когда есть возможность проанализировать в совокупности и документы, и личные записи, и прессу того периода, и последовавшее за отменой визита развитие политической ситуации в стране, прихожу к выводу, что Борис Ельцин в то время даже не вполне сознавал, по краю какой пропасти он шел, готовясь к визиту в Японию.

Хотелось бы вспомнить и еще об одном обстоятельстве — о позиции прессы. Демократическая пресса, анализируя «pro et contra» территориального урегулирования, в целом соглашалась со справедливостью передачи островов Японии. Я далек от утверждений, что ряд демократических изданий пошли на поводу у прояпонского лобби в Москве, хотя такое мнение муссировалось в политических кругах. Скорее, пресса исходила из остро модных тогда «общедемократических» представлений о «справедливой» внешней политике государства. Конечно, едва ли кто станет отрицать, что в Москве существовала прояпонская группа давления. Само обилие газетных публикаций, представляющих преимущества «прояпонского варианта», наводит на определенные выводы. В какой-то степени позиция именно демократической прессы затемняла для президента сложности реальной ситуации. Больше говорилось о преимуществах решения на основе «справедливости и гуманности», нежели о подводных рифах и реальных последствиях.