Прошло более четырех месяцев. Первое время я еще верила, что он придет. Я ходила на работу и после сразу бежала домой. Мне казалось, что, как только я уйду, придет Роман и я его упущу.
Потом я решила отказаться от его квартиры и машины.
Я пошла на почту, положила в конверт ключи от машины и квартиры, написала его адрес и отправила ему. Сама вернулась жить в свою квартиру.
У меня была маленькая надежда, что он оценит мою гордость и, может быть, вернется ко мне. Но этого не произошло, и я стала себя готовить к тому, что мне придется самой воспитывать ребенка.
Я старалась следить за своим здоровьем и часто гуляла у моря. В один из теплых осенних вечеров я и повстречала Романа. Он сидел на топчане, смотрел на море и кормил чаек. Я так ждала этой встречи и все же оказалась не готова к ней. Руки предательски затряслись, в горле пересохло. Но я набралась храбрости и подошла к нему:
– Угостишь хлебушком?
Он протянул мне кусок и уставился на мой живот.
Я стала подбрасывать кусочки хлеба, чтобы чайки ловили их на лету.
– Кто отец ребенка? – Роман встал и подошел ко мне.
– Это не важно. Сейчас уже не важно, – спокойно ответила я и продолжила кормить чаек.
– Подлец! – услышала я за спиной.
Я громко рассмеялась:
– Это не так. Просто не судьба. Рада была тебя повидать.
И пошла вдоль пляжа. Он меня догнал и с нежностью и в то же время с силой прижал к себе. Я почувствовала его горячие руки. Голова закружилась. (Господи! Я готова пожертвовать многим, чтобы снова ощутить жар его объятий, его губы.) В его сильных руках я почувствовала себя пташкой, маленькой и беспомощной. Мне безмерно стало жалко себя. Как много мне хотелось сказать этому сильному человеку, чей ребенок все настойчивее заявлял о себе, что я глупая, никчемная дура, что больше жизни я люблю его, его одного! Но я только опустила голову, и слезы закапали на его руки. Я чувствовала, что он не сводит с меня глаз. Почему он молчит?! Он должен сказать мне хоть что-нибудь! Ну хоть что-нибудь! Сдерживаться не было больше сил. Я прижалась к его груди и зарыдала. Он начал гладить меня по голове, прикасаться губами к шее, плечам… Малыш тоже начал волноваться и стал пихаться кулачками и пяточками. Роман неожиданно остановился, долго смотрел в мое зареванное лицо, как будто видел его впервые, сказал:
– Я хочу стать ему отцом.
Я не выдержала и решила признаться:
– Это твой ребенок.
Он опешил. Его лицо скривилось.
– Нет! Нет! Ты не могла так со мной поступить!
Я пожала плечами:
– Я была у тебя, сказала, что очень сожалею, но ты…
– Почему ты тогда не сказала про ребенка?
– Потому что не хотела тебя связывать насильно. Я не хотела манипулировать малышом только для того, чтобы вернуть тебя…
– Глупая! – Он прижался ко мне. – Так много времени прошло, и я не был с ним…
– Главное, чтобы ты был с ним, когда он родится.
Он обнял меня, стал жадно целовать, шептал что-то на ухо. Но я плохо понимала смысл этих слов. Это было похоже на далекий шелест звездных миров, на восторг, который я испытывала, когда отец подбрасывал меня маленькую вверх. Полет этот, хотя и захватывал дух, был коротким, и крепкие руки отца всегда были рядом. Полет, в который я отправлялась с Романом, обещал быть вечным… и в радости и в горе… пока смерть не разлучит нас…
Мы еще не решили, как назовем малыша, если это будет мальчик. А вот девочку мы назовем Ириной. В честь моей лучшей подруги.
Я долго думала, почему моя подруга так изменилась, почему не захотела общаться со мной, и пришла к выводу, что это была ее защитная реакция. Она больше никому не доверяет, она не хочет и боится подпускать к себе людей. Потому что самая сильная боль, которая только может быть, – это удар, нанесенный близким человеком! К счастью, я это поняла и давно не сержусь на нее.
Еще я знаю, что очень скоро она прилетит в Сочи, и спустя пару часов зазвонит мой телефон, и знакомый голос меня спросит:
– Алё, это дурдом?
Я улыбнусь и отвечу:
– Как же я по тебе скучала…
