Я стояла у Москва реки, глотала слезы и рассуждала о том, как он мог ТАК со мной поступить.
На город опустилась темно-серая, тюлевая завеса и покрапывал мерзкий, холодный дождь. Одной рукой я держалась за столб с дорожным знаком, где был нарисован белый квадратик Малевича, замурованный в красный кружок, а второй рукой вытирала слезы, которые застилали шикарный вид на реку и на Петра Первого в лилипутской лодке. Петр махал мне какой-то желтой бумажкой и ехидно улыбался. Я отвернулась от него, смахнула слезу и заревев в голос пробурчала:
– Подлеееец!
Получилось очень мелодично.
Где-то неподалеку, справа, я услышала одобрение:
– Гнида!
Это сказала белокурая девчонка, лет восемнадцати. Я отмахнулась на нее как от призрака и села на бордюр, прям под белым квадратом Малевича.
Она не спешила подойти ко мне, лишь глотнула какую-то бесцветную жидкость из бутылки и к «гниде» добавила «баран».
Я опять махнула рукой и дала понять, что мне абсолютно безразлично ее мнение и вступать со мной в дискуссию сейчас не желательно. А сама попыталась справиться со слезами: они меня душили.
Белокурая девчонка подошла ко мне и, еще раз отпив из бутылки, спросила:
– Ну и чего ты рассопливилась?
– Семь лет, – пробурчала я сквозь слезы, – семь лет я потратила на него…
Собеседница присела на бордюр рядом со мной:
– А у меня пять. Как в жопу всунула, – философски заметила она.
Я перестала реветь и подняла на нее глаза.
Рядом со мной сидела красавица: блондинка с губами Анжелины Джоли, ногами Наоми Кэмпбел и грудью Памелы Андерсон. Если моя внешность и мои пропорции годились только на картину времен Рубенса, то внешность и пропорции Барби смело позволяли ей влезть на икону. На ней были голубые джинсы, порванные на коленках и желтая моднячая курточка. «И как она ходит с такими ободранными коленями?» – подумала я, но вслух, пренебрежительным тоном сказала:
– Вот именно такую как ты ему и надо.
– Чего? Какую такую? – скривилась блондинка.
– Такую худую, чтоб вся просвечивалась, чтоб в рваных джинсах ходила, чтобы пила с ним это… что ты там пьешь? – я кивнула на почти пустую бутылку.
– Мартини, – уточнила блондинка.
– Вот-вот. Чтоб выражалась неприличными словами… вот кто ему пара… хочешь, подарю?
– Да иди ты в жопу со своим подарком!
– Вот-вот, – я опять начала реветь, – а я так не умею ругаться. И от таких слов сразу краснею… а он поначалу смеялся, а потом его это стало раздражать.
– А ты кто? Небось, беспонтовая заточка?
Я перестала реветь и уставилась на нее.
– Затычка? – предположила я, – да, наверное. Он затыкал мною все свои… – я опять зарыдала и сквозь зубы процедила, – дыыыры…
– Да не затычка, а заточка, – объяснила Барби, – это значит телка, которая постоянно учится. То есть умная.
– А! – понимающе откликнулась я, – значит, это был комплимент?
Барби пожала плечами. Видимо слово комплимент она не знала. Диалог глухого с немым бы в самом разгаре.
– А чего при параде? – она кивнула на мой деловой костюм, – Бизнес вуман, чё ли?
– Финансовый менеджер в банке. – Отозвалась я.
– Крутой сапог!
Я с удивлением уставилась на свои осенние туфли.
– Ну ты даешь, – удивилась Барби. – Чё, правда, не врубаешься?
Я даже не знала что ответить, потому что совершенно не понимала причем тут крутые сапоги, если на мне туфли? Поэтому смотрела на Барби широко открытыми глазами и хлопала ресницами.
– Ну ты дятел! А где живешь?
– Вот тут и живу, – я кивнула на дом окна которого светились неподалеку. – А ты?
– И я тут, в первом подъезде.
Я внимательно посмотрела на блондинку.
– Погоди, я тебя знаю! Это ведь твоя свадьба гудела на весь наш район пару лет назад?
– Пару… – Барби скривилась, – ни фига себе пару? Целых пять! – уточнила она и допила мартини.
– Ты же за американца вышла, да?
– За южноафриканца, – поправила меня новая знакомая. – Но он уже давно не в Африке живет.
– А где же?
– Здесь, в Москве.
– И что? Все? Конец любви? И у тебя?
– А я чё, не человек?
– Конечно, нет, – уверено сказала я, – лично ты для меня Барби. Глупая кукла. Причем, китайского производства.
– Чего? – блондинка вскочила на ноги, – Ты кого кончитой обозвала, овца?
Я тоже вскочила на ноги:
– А причем тут «Юнона и Авось»?
Барби на секунду замерла, но потом, тряхнув копной шикарных белых волос, продолжила:
– Ты базар фильтруй, финансовый директор, а то я так перемкну тебе этим пузырем по тыкве, что твои кудрявые мозги раскинутся по всей Москва реке! А домой ты пойдешь с красными соплями! Поняла? – и стала размахивать передо мной уже пустой бутылкой.
Идти домой с красными соплями совсем не хотелось, да и вообще я почему-то осмелела: отмахиваясь и совершенно не веря в происходящее, закричала:
– Слушай ты, Барби, я хоть и краснею от одного слова… – тут я запнулась, кашлянула и, взяв себя в руки, продолжила, – «задница», но драться я умею – курсы дзюдо закончила. Так что это еще неизвестно чьи кучерявые мозги дворнику придется утром подметать!
– Ах ты, мочалка! – Барби выкинула бутылку в сторону и вцепилась в мои волосы.
– Ах ты… Барби! – я кинула свою сумочку на бордюр и вцепилась в ее светлую шевелюру.
