Роман с бабочками - [24]

За оплодотворенными самками самцы аполлона гоняются не менее рьяно, чем за девственницами. Молодая оплодотворенная самка пытается спастись бегством, а когда ее все же настигают, сопротивляется. Самка постарше ведет себя более пассивно — замирает на месте и ждет, пока самец пытается содрать с нее сфрагис. У многих самок брюшко покрыто шрамами — острый, как игла, пенис самца иногда соскальзывает и ранит их.

Почти у всех аполлонов сфрагис представляет собой пустотелый широкий предмет, слишком большой и гладкий, чтобы за него было можно ухватиться; у некоторых видов он дополнен поясом с двумя острыми выступами, искривленными на манер рогов. В большинстве случаев попытки снять сфрагис проваливаются, хотя иногда какому-нибудь самцу удается приподнять эту штуковину, точно домкратом. Можно снять и деформированный сфрагис — изделие пожилого самца, у которого ресурсы на исходе, — либо совсем свежий, еще не успевший затвердеть. Поставив специальный опыт, экспериментаторы подсчитали, что пять процентов самок аполлона все же были вторично оплодотворены.

Между сфрагисом (поясом целомудрия) и сперматофором (свадебным даром) есть нечто общее — оба они поступают непосредственно из организма самца. У видов, использующих сфрагис, сперматофоры довольно жалкие; собственно, самцам уже и не обязательно тратить силы на изготовление сперматофора, поскольку их самки все равно больше не способны отвергать самцов, двигая брюшком или запрещая доступ к своим внутренним органам. Самцы больше не видят необходимости старательно ухаживать и дарить ценные подарки.

Почему же самки позволяют, чтобы с ними так обходились? Точнее, почему эволюция предпочла самок с внешними половыми органами, самок, которых легко насиловать и «запирать на замок», предотвращая дальнейшее спаривание?

Самки в целом стремятся к повторному спариванию. Так они получают больше ресурсов для своих яиц: новую сперму взамен истощенной или испорченной, а может быть, им посчастливится встретить носителя более ценных генов. В любом случае от разных самцов они получат более широкий ассортимент различных генов, что обеспечивает повышенную изменчивость потомства: ему будет легче адаптироваться к постоянно меняющимся условиям жизни. Спаривание — процесс утомительный и даже самоубийственный. Но ради блага своих яиц, ради выживания своего потомства, ради продолжения своего рода самки спариваются вновь и вновь.

Самцы в целом не хотят, чтобы самки спаривались повторно, поскольку новая сперма получает преимущества над их собственной. Самцы пытаются предотвратить повторное спаривание самок, формируя эволюционным путем более эффективные генитальные пробки, или предлагая подругам более крупные сперматофоры, или обоими способами сразу.

Виды бабочек, использующие сфрагис, происходят, вероятно, от видов, где самцы когда-то изготавливали крупный сперматофор и эффективную пробку. Но в ходе дальнейшей конкурентной борьбы между собой самцы научились удалять чужие пробки. А у самок развились внешние половые органы, которые самцам не так легко закупорить, зато другим самцам проще откупорить.

Тогда самцы и «придумали» сфрагис — образование, которое со временем становилось все более прочным и замысловатым.

Заодно самцы обзавелись набором инструментов для удаления некачественного или незавершенного сфрагиса. Мужские гениталии у этих видов снабжены «стамесками», которыми можно поддеть сфрагис, и большими «тисками», имеют заостренные кончики. Самцы вида, который предпочитает не ухаживать, а овладевать силой, могут также иметь одиночный гипертрофированный коготь, которым они цепляют самку. Мембраны крыльев у обоих полов обычно отличаются удивительной прочностью — они ведь должны выдерживать ожесточенные брачные сражения.

Подытожим. Появление эффективных генитальных пробок повлекло за собой перемещение женских половых органов на поверхность тела. Это повысило шансы самок на повторное спаривание, но обусловило целый ряд адаптивных реакций со стороны самцов. В результате — насильственное совокупление и сфрагис.

По крайней мере, такова вполне правдоподобная версия произошедшего, восстановленная Бертом Орром из Гриффитского университета в австралийском штате Квинсленд.

Я рада, что хоть кто-то может это объяснить.

— В моей жизни был период, — признается Берт, — когда бабочки давали мне все, что я в иных обстоятельствах стал бы искать в искусстве, литературе, религии или романтической любви. Бабочки — это красота. Бабочки — это целеустремленность и осмысленность. Им сопутствует особая поэзия. О, их имена, эти звучные греческие словосочетания. Agrias sardanapolus! Pamassius autocrator!

Помешательство достигло пика, когда Берту было лет двенадцать-четырнадцать. Впрочем, и теперь он не находит слов, чтобы выразить всю силу своей любви к бабочкам.

— Это настолько красиво, что нет слов, — поясняет он. — Досадно, особенно для ученого, когда нечто столь подлинное, столь осязаемое не удается выразить вербально.

Что ж, под этими словами могли бы подписаться многие поэты.

Берт впервые начал изучать сфрагистические виды на примере крессиды. Самец, окрашенный в красно-бело-черные тона, более крупный, чем самка, овладевает ею насильно. У самки окраска блеклая, грязновато-бурая, что, возможно, помогает уже оплодотворенным самкам прятаться от самцов. Кроме того, самка может использовать сигнал отказа: поднять брюшко и продемонстрировать сфрагис; самец сам решает, стоит ли повторять попытку.