Роман роялиста времен революции - [62]

Правильное войско было указано — это была армія его величества короля Сардинскаго.

"…Поѣзжайте же какъ можно скорѣе, любезный графъ, — писалъ Флаксланденъ Анри, увѣдомляя его, что выводы его записки приняты принцами. — Мнѣ поручено просить у вашей преданности еще этой жертвы. Изъ нашихъ послѣднихъ разговоровъ вы знаете, чего слѣдуетъ добиваться въ Туринѣ".

Анри покорился. Но въ его отвѣтѣ было столько же смиренія, сколько и отчаянія.

"Ваше требованіе повергло меня въ большое затрудненіе, — писалъ онъ Флаксландену. — Мое повиновеніе принцамъ обязываетъ меня не останавливаться ни передъ чѣмъ — я долженъ рѣшиться на эту поѣздку, чего бы мнѣ это ни стоило — разъ они этого требуютъ… Я отправлюсь въ путь, вспоминая вѣрнаго Зопира…"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зопиръ отправился въ вѣчность безъ ушей и безъ носу… Судьба его весьма печальна. Но развѣ она печальнѣе судьбы Вирье?

У Вирье не было больше ни силъ, ни денегъ.

Онъ покидалъ Кобленцъ убитый разочарованіемъ, замученный страданіемъ. И вотъ онъ отправляется отстаивать интересы короля въ то самое время, какъ Людовикъ XVI утверждаетъ декретъ, въ силу котораго всѣ имѣнія эмигрантовъ секвеструются.

Анри былъ теперь эмигрантомъ за то, что такъ безполезно потратилъ время въ Германіи.

9 февраля, въ день голосованія этого декрета въ Собраніи, Вирье дрожалъ въ Кобленцѣ въ своемъ чердакѣ.

30 марта, въ тотъ день, когда король утвердилъ декретъ, онъ отправился въ Туринъ.

Полное раззореніе, непоправимое — вотъ вѣсть, какую онъ привезетъ женѣ, проѣзжая Савойю по пути къ Альпамъ.

Хотя его очень торопили отъѣздомъ въ Туринъ, но Анри рѣшилъ, что потерялъ столько часовъ ради службы королю, что можетъ потерять нѣсколько часовъ для свиданія съ женою и съ дѣтьми.

"Нигдѣ не останавливаясь, онъ доѣхалъ до Женевы, а черезъ 8 дней послѣ своего отъѣзда изъ Кобленца, онъ прибылъ съ своей теткѣ, баронессѣ де-Блоне и свидѣлся наконецъ съ своей семьей. Несчастье наконецъ сжалилось надъ близкими его сердцу болѣе чѣмъ надъ нимъ самимъ.

По словамъ его дочери, Анри такъ измѣнился, что его было трудно узнать. Онъ былъ страшно худъ. Онъ дрожалъ въ лихорадкѣ, и когда эта лихорадка, которая нѣсколько оживляла его лицо, спадала, страшная блѣдность разливалась по лицу его, недавно еще столь молодому. Анри было едва 39 лѣтъ.

Вотъ разсказъ m-lle де-Вирье.

"…Несмотря на всю радость свиданья съ отцемъ, — пишетъ она, — его здоровье, его грусть внушали намъ серьезныя опасенія… Напрасно старался онъ насъ успокоить, казаться веселымъ…

"Было ясно, что его угнетала печальная участь, которая насъ ожидала въ будущемъ. Но у насъ были и еще другія заботы. Было извѣстно, что прибылъ агентъ принцевъ. Отецъ только чудомъ спасся отъ шпіоновъ, которыхъ подсылала къ намъ Женевская республика. Это чудо сотворила, вѣроятно, болѣзнь отца, благодаря которой онъ почти не выходилъ изъ дому".

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Если правда, что приходится платиться за свои качества, какимъ разореніемъ для Анри явилась его преданность. По распоряженію барона де-Флаксландена ему скоро пришлось покинуть тихую семейную жизнь, чтобы снова окунуться во всѣ ужасы безъисходной политики.

Будетъ ли онъ счастливѣе въ Туринѣ, чѣмъ былъ въ Кобленцѣ? Онъ не смѣлъ надѣяться.

Его вѣрительныя грамоты были убѣдительны. Его кузенъ, баронъ де-Блоне, который, сопровождая его, могъ раскрыть ему повсюду двери, ибо въ то время въ Туринѣ савоярская вѣрность была еще настоящимъ талисманомъ!

Наконецъ маркизъ де-Серентъ, бывшій гувернеръ дѣтей графа д'Артуа, который переписывался изъ Турина съ барономъ Флаксланденомъ, долженъ былъ обезпечить инкогнито "графу Монклару".

Это первое изъ выдуманныхъ именъ, подъ которымъ отнынѣ Вирье было суждено существовать…

V.

Изъ замѣтокъ, оставленныхъ m-lle де-Вирье, видно, что отецъ ея имѣлъ нѣсколько аудіенцій у короля Сардинскаго.

Анри нашелъ его весьма озлобленнымъ противъ его зятей и ихъ свиты…

"…Эти люди только портятъ нашихъ людей, — безпрестанно повторялъ Викторъ Амедей III, — что касается организацій, которыя мои зятья предпринимаютъ, они могутъ заниматься ими, только не здѣсь…"

Не утѣшительны были подобныя рѣчи. Но онѣ усложнялись еще политическими соображеніями, которыми сопровождалъ ихъ сардинскій министръ, баронъ Отвилль.

По его мнѣнію, "его властелинъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы взять на себя какую нибудь иниціативу и подвергнулъ бы себя самымъ ужаснымъ опасностямъ, если бы вздумалъ обойтись безъ опоры всѣхъ великихъ державъ".

Но было легко замѣтить въ основаніи этой выжидающей политики закваску затаенной злобы, необъяснимой въ особенности для Анри, если бы одинъ любопытный документъ не выяснилъ причины ея.

Этотъ документъ ничто иное, какъ дневникъ герцога Женевскаго, сдѣлавшагося впослѣдствіи королемъ Карломъ-Феликсомъ. Изъ него видно, что между графомъ д'Артуа и его женою существовало несогласіе.

"Она не хочетъ жить иначе, какъ со спущенными занавѣсами; она говоритъ о своемъ удаленіи въ монастырь… Надо, чтобы кардиналъ вмѣшался, чтобы не произошло разрыва между нею и мужемъ, который можетъ быть объясненъ только его легкомысленнымъ поведеніемъ въ Туринѣ".