Роман по заказу - [4]

— К нам гости, Александра Петровна, — объявляет директор и несколько торжественно представляет меня.

Миниатюрная, уже немолодая женщина в желтой трикотажной кофточке вскакивает, словно подкинутая пружиной.

— Господи, а мы вас и ждать перестали! — очень непосредственно восклицает она. — Думали — забыли. Или зазнались.

Случайно вырвавшееся задиристое словцо ее же и повергает в крайнее смущение: открытое скуластенькое лицо стремительно заливается краской, под редкими невидными бровями стыдливо и смешливо, совсем по-девчоночьи, сияют черные — как великолепные агаты, глаза. Прижав маленькие руки к рдеющим щекам, она качает головой, покаянно смеется.

— Ой, да что ж это я, не обижайтесь! Ждали вас, ждали! Ну, как же, думаем, так, — ведь должен приехать! Мы ведь вас своим считаем. Не к чужому какому обращались. Это, мол, как же — о таком человеке, и не написать? Не может такого быть. А потом уж и стали говорить — не захотел, дескать. Ой, хорошо-то как — спасибо вам ото всех!

Опять происходит какая-то ерунда — без меня меня женят! И тут — дабы ни разу больше не касаться этой темы — вслух подосадую, попеняю на свое ремесло, на свою так называемую свободную профессию, которая оставляет тебя свободным разве что от надежной постоянной зарплаты и при которой ты всегда что-то должен, обязан. Должен выступить на встрече с читателями — во время которой одинаково неловко и когда тебя ругают, и когда хвалят; срочно должен написать статью в газету — хотя в это время тебе, к примеру, хочется писать о красногрудых снегирях, что появляются с первым морозцем и неизвестно куда исчезают, когда растает снег; должен куда-то ехать и с кем-то разговаривать, когда, по каким-то причинам, охота или надо бы сиднем посидеть в своем закутке и никого не видеть. Не случайно же даже эта скуластенькая, легко смущающаяся женщина в желтой кофте тоже сказала: ведь должен был приехать! Хотя, наверно, — заканчивая свои неожиданные сетования, — если ничего уже ты не должен, ничего не обязан, тогда тоже — пиши пропало!..

— Я, Александра Петровна, приехал, прежде всего, извиниться перед вами. За то, что долго не отвечал.

— Ну, что вы, что вы! — она великодушно машет рукой. — Мы ж понимаем: заняты были. Главное — что приехали. Да вы раздевайтесь, пожалуйста, у нас тепло.

Директор оставляет нас одних, пообещав всяческое, необходимое для работы содействие — вплоть до предоставления отдельной комнаты. Мы сидим с Александрой Петровной друг против друга: она — в углу, за своим столом со стопками бумажных папок по краям, чернильницей «непроливашкой» посредине и прародителем нынешних ЭВМ — арифмометром под рукой; я — за вторым, пустым столом, застеленным газетой, у окна, за которым — синева да солнце… Александра Петровна рассказывает об Орлове, пользуясь в основном прилагательными — замечательный, чуткий, принципиальный; у меня эти обкатанные слова никакого представления не вызывают, для нее они наполнены содержанием, и произносит она их, волнуясь. То изумленно, то горестно взлетят и опадут ее невидные редкие брови; то прильет к щекам кровь, на секунду помолодив открытое скуластенькое лицо, то отхлынет, еще резче обозначив косые складочки по краям накрашенных губ; то вдруг удивительными черными лучами заиграют, засияют ее доверчивые глаза — такие внезапные превращения происходят разве что с прибрежной морской галькой, что сухо, не привлекая взгляда, шуршит под ногами, пока, накрытая волной, не полыхнет своей первозданной чистотой и блеском. Мелькает догадка: а ведь она любила Орлова. Знаю, какая это услужливая и обманчивая штука — схема, и энергично начинаю раскручивать ее. Конечно же, любила — давно, тайно, тщательно скрывая любовь не только от других, но и от себя самой. И любит до сих пор: в ее небогатой встречами жизни эта потайная любовь была и остается главным духовным событием. Замуж вышла рано, без особой привязанности, за надежного работящего человека, верна ему, родила ему двух-трех детей, в которых души не чает, а это — отдельное, особое. То, что она замужем, ясно по золотому кольцу на правой руке — тонкому, от времени потускневшему.

— Александра Петровна, а семья у Орлова осталась?

— Ку, как же — жена и дочь, Мария Егоровна и Оля. — В голосе Александры Петровны разве что прибывает теплоты, участия. — Уехали недавно на ее родину. Трудно им тут было. Каждый знает, каждый сочувствует. Добром ведь тоже исказнить можно.

Как и следовало ожидать, схема не выдерживает даже простейшего испытания, рассыпается. И тут же — теперь моим вниманием завладевает это узкое, потускневшее колечко — набрасываю новую: очень уж в одно ложатся, складываются наблюдения. Семья Александры Петровны живет скромно, внатяжку, как говорят. Кольцо — вероятно свадебное — единственное украшение, не считая, конечно, овальной, давно вышедшей из моды «звездочки», которой моя родная Пенза щедро утолила когда-то часовой голод послевоенной России. Продолжая рассказывать, Александра Петровна подпирает подбородок рукой — желтая простого трикотажа кофта на локте аккуратно заштопана. На пальто у нее — видел, когда раздевался, — воротник из раскурчавившегося побитого каракуля. Малость слукавив, спрашиваю, какой в детдоме штат, потом — какие у работников ставки.