Роман одного открытия - [31]

Должен вам сказать, что у меня имеются кое-какие мысли, которые я хочу привести в порядок, успокоившись и в ясном уме. Сейчас я немного угнетен. Я чувствую, что, без посторонней помощи, мне самому не удастся освободиться от этой чувственной ржавчины.

Я хочу, прежде всего, установить совсем простую вещь — поэтому-то я и пришел к вам. Артистическая жизнь смущает меня. Я люблю иметь дело с более здоровыми и прочными элементами. Я строитель — меня интересуют работа и судьба народа, который меня окружает. Моя личная жизнь важна для меня постольку, поскольку она связана с работой и людьми, которые работают… Чувства, миражи, поэзия личных переживаний, — с легкой иронией он сделал ударение на последней фразе, — могли бы меня отвлечь от непосредственных забот. Я бы хотел придерживаться того, что считаю наиболее ценным в себе — воли и незатейливой мудрости деловой жизни. Я люблю духовные вещи, но только, так, со стороны — а предпочитаю суровую, почти жестокую природу.

После этой истории с утопином, что-то происходит со мной. Не знаю, это действие утопина, или самовнушение… Мне приходят в голову совсем новые, непривычные мысли, как будто не мои, как будто два человека беседуют во мне, спорят… Ловлю себя на болтливости — говорю. Что говорю? Мне даже не всегда ясно, откуда у меня такие мысли, как формируются в фразы — как в книге… И сейчас — опять то же… Вот по этому вопросу я и хочу поговорить с вами.

Я ценю ваше чудесное открытие. Даровитые артисты — люди духовной жизни — я бы гордился тем, что являюсь сыном народа, который создает великих людей… Лично мой ум самый обыкновенный — будничный. Так снизу я бы поклонился тем высотам, которых достигнут отдельные индивидуумы из нашего народа. Свою же задачу я вижу в более простых вещах… Как вы думаете, — мрачно спросил Радионов, — не осталось ли у меня в крови какого-нибудь следа от утопина? Не нахожусь ли я уже под действием заразы?..

Простите, что я в такой форме высказываю свои мысли, — добавил мягко Радионов. — Одним словом, не думаете ли вы, что я могу перестать быть хозяином самому себе благодаря вашему изобретению?..

Белинов с исключительной серьезностью выслушал молодого лесничего, ни разу его не прервав. Он немного помолчал, потирая рукой лоб и глаза. Синие жилки вздулись у него на висках. Видимо в мозгу молодого ученого происходила напряженная работа. Через минуту он медленно поднял голову. С теплой симпатией он в упор посмотрел на молодого человека. Опустив руку на плечо лесничего, Белинов усмехнулся и заговорил:

— Вы мужественный человек, господин Радионов, и я вам скажу, что думаю о вашем случае. В вас происходят перемены. Происходят они под действием утопина или по каким-то внутренним законам — не могу сказать.

Мое открытие, по проведенным до сих пор наблюдениям, получает полную эффективность только после продолжительного впрыскивания в кровеносные сосуды человека. В вашем случае доза была минимальной. Но ваша исповедь весьма ценна для меня. Не исключается, что и самая незначительная доза утопина оказывает хотя и медленное, но непреодолимое воздействие. А может быть имеются и другие феномены, находящиеся еще вне наших научных знаний: ваше смущение характерно — оно свидетельствует о начале глубоких перемен в вашей духовной жизни.

Какое значение имеет извне или внутри получается толчок… Может быть какая-нибудь железа, которая до сих пор дремала, начинает действовать в вашем организме. Наступает мутация — вы растете, жизнь вашего организма, а вместе с ним и сознание сталкиваются с новыми задачами. Для вас все еще смутно, начало всегда мучительно. При медленной эволюции оно смутно и субъективно ощущается как тревожное состояние перед неизвестностью.

Не знаю есть ли моя доля в этой перемене, но я бесконечно рад. Это смущение пройдет, и вы будете озарены величайшей радостью: радостью творчества нового. Вы созреете, вероятно, среди той же самой жизни для совсем других дел. У вас медленно появится молодая энергия творить и претворять. Когда вы начнете строить по новому плану, по которому переустраивается ваша внутренняя жизнь, вы переживете величайшую радость — выходца из недр народа, который вас вскормил, предопределенного указать ему новые светочи, новые пути.

Радионов напряженно слушал объяснения Белинова. Он почувствовал, что у него в душе растет протест. Перемена… Новое… Разве нынешняя жизнь, такая какая она есть, не полна прекрасного? Какая нужда в перемене?

Вот сейчас он думает о горах. Он знает — утром, когда распахнет окно, напротив ему улыбаются синие вершины — те самые, которые он знает со вчерашнего, с прошлых дней, прошлых недель, прошлого месяца, прошлого года. Луна, звезды, горы — тысячелетия — не те же ли самые? И не тут ли, в этом постоянстве, их величие? Перемена — в этом есть что-то ужасное. Ему показалось, что она выдумана городом, в котором все постоянно разрушается и сносится.

Не действует ли закон смерти в перемене как закон разрушения?.. Овладеть тем, что величественно в своем постоянстве — вот большая задача…

И все же разве все медленно не меняется, неуловимо медленно для человеческого глаза? Тут было море. Сейчас ровное поле, в котором колышутся хлеба и поблескивают рельсовые пути… Вот в древности человек жил в пещерах, носил кровавые шкуры, грязный, с темной душой, которая трепетала только перед зеницами хищных зверей, перед стихиями земли, перед холодом и голодом.