Роман на Рождество - [4]

– Ой, сегодня же Рождество! – с восторгом воскликнула Поппи. – Это мой самый любимый день в году. Я обожаю Рождество!

– А я обожаю тебя, дорогая, – ответил Флетчер, останавливаясь. – Посмотри туда. Видишь ли ты то же, что и я?

– Что? – переспросила Поппи, глядя на любимого, а вовсе не туда, куда он показывал.

– Гирлянду из омелы, которая парит над нами… – проговорил герцог, обнимая ее.

Поппи потянулась к нему и запрокинула голову, закрыв глаза. На этот раз поцелуй был таким, какого она ждала, – быстрым и сладостно-нежным.

Влюбленная пара двинулась в обратный путь. Поппи смотрела под ноги, боясь поскользнуться на покрытых тонким ледком булыжниках.

Навстречу им попалась молодая женщина, которая брела по Улице с опущенной головой и багетом под мышкой. Флетч уловил аромат свежевыпеченного хлеба, и ему тотчас представилась восхитительная женская грудь, касающаяся теплой аппетитной корочки. О, как бы он хотел…

Но герцог оборвал свои нескромные мысли. Зачем мечтать о незнакомке? Когда они с Поппи поженятся, он распорядится каждый день доставлять в их апартаменты свежайшие, еще теплые багеты и будет разламывать их на куски и есть с прекрасного тела любимой, как с блюда, достойного самих богов.

– Чему ты так странно улыбаешься? – спросила Поппи. – О чем думаешь?

– О тебе, дорогая, я всегда думаю только о тебе.

Она тоже не смогла сдержать улыбки, и проходивший мимо пожилой парижанин, большой ценитель женской красоты, решил, что никогда еще не видел более прелестной девушки. Действительно, от англо-французских предков Поппи достались красивые фигура и лицо; все в ней, выросшей по большей части во Франции, – манера держаться, каждая деталь туалета – было «a la mode».[4] Но не это, а ее лучившийся счастьем взгляд придавал ее облику то особое очарование, которое даже дурнушку превращает в красавицу.

– L'amour![5] – со вздохом проговорил прохожий, провожая ее глазами.

Глава 1

Четыре года спустя

«Вот уже несколько дней общество взбудоражено известием о вызове, посланном графом Гриффином герцогу Вильерсу. По-видимому, столь решительный шаг связан с тем, что граф отбил у герцога невесту. Мы не можем ничем подтвердить достоверность этого известия, но считаем своим долгом напомнить, что наш милосердный король строго запретил дуэли…»

«Морнинг пост» от 22 апреля 1783 года

Особняк герцога и герцогини Бомон

Утренний прием в честь победы графа Гриффина на дуэли

– Герцогиня Флетчер, – звучно объявил осанистый дворецкий. Поскольку он не упомянул герцога Флетчера, Поппи оглянулась – мужа позади нее не было. По-видимому, он направился в другую часть дома Бомонов, не позаботясь о том, чтобы гостей и хозяев известили о его прибытии, и даже не посчитав нужным предупредить жену.

Улыбка застыла на лице Поппи. Подобрав юбки, она спустилась по трем мраморным ступеням и оказалась в бальном зале. Как всегда, кринолин с фижмами очень мешал движению, в дверной проем ей пришлось буквально протискиваться. Положение усугубилось тем, что в то утро французская горничная Поппи превзошла себя и украсила голову хозяйки огромным сооружением из завитых локонов с целым каскадом рюшей, бантиков и завитушек, перевитых нитями грушевидных жемчужинок. Ходить с такой прической было чрезвычайно трудно, а спускаться по лестнице – по-настоящему опасно. Но риск был не напрасен – Поппи решила во что бы то ни стало стать такой же элегантной, как ее муж. Флетч славился отменным вкусом, и герцогиня боялась, что свет сочтет ее недостойной парой такому моднику. Никто и никогда не должен относиться к ней со снисходительным презрением!

В карете по пути к Бомонам Флетч не проронил ни слова о ее туалете, хотя наверняка понял, что она облачилась в новое платье. Поппи глубоко вздохнула. После замужества она стала думать, что мыслей мужчины не угадаешь, однако теперь пришла к выводу, что мысли мужчин кристально ясны.

– Ваша светлость, – послышался низкий голос, – позвольте мне сопроводить вас в другой конец зала? Там гораздо свободнее, и к тому же там герцогиня Бомон.

Это был сам хозяин дома, герцог Бомон.

– Сочту за честь, – ответила Поппи, приседая в реверансе ровно настолько, сколько требовалось, чтобы засвидетельствовать почтение столь знатной персоне и в то же время не повредить прическу.

Герцог был одет в простого покроя зеленый бархатный камзол с отложными манжетами светло-зеленого цвета, и Поппи подумала, что мужчины редко одеваются столь же нарядно, как и дамы. Она подала ему руку, и они пошли через зал, кивками отвечая на приветствия.

– Я не ожидала вас увидеть на этом приеме, – сорвалось с языка Поппи прежде, чем она осознала свою бестактность.

Герцог грустно улыбнулся.

– Видите ли, – пояснил он, – этот прием, несомненно, станет скандалом недели, поскольку посвящен дуэли. По правде говоря, в обычных обстоятельствах я бы предпочел на нем не появляться. Но поскольку прием дает моя супруга в моем собственном доме, то отсутствие хозяина вызвало бы еще больше кривотолков.

Искусный политик, его светлость герцог Бомон был известен презрительным отношением к дурной славе вообще и к испорченной репутации своей жены Джеммы в частности. Поппи почувствовала симпатию к бедняге. Он был одним из самых влиятельных членов палаты лордов, его убежденность, красноречие, энергия снискали ему славу во всех уголках Англии. Последнее, чего бы он хотел в жизни, – это скандала. Хотя Поппи нежно любила Джемму со времени их пребывания в Париже, она была вынуждена признать, что жизнь подруги вполне заслуженно стала излюбленной темой для сплетен: похоже, все, что бы Джемма ни делала, вызывало ажиотаж. Наверное, трудно быть мужем такой женщины.