Роман - [152]

Заминкой воспользовалась миссис Цолликоффер:

— Сами виноваты. Они ужасно распустили его и даже терпели его сквернословие. В первый же раз, когда наш сын раскрыл свой рот на меня, мой хозяин чуть не свернул ему шею.

— Этим ничего не добьешься, — проговорила Эмма, оставаясь все такой же решительно настроенной школьной учительницей.

— Зато он уже никогда больше не бранился, разве нет? — ответила Фрида.

Через несколько дней Эмма рассказала мне о том, как ее муж умеет перевоплощаться в других.

— Когда Лукас писал «Изгнанного», я обнаружила, что он носит подтяжки, чего раньше за ним никогда не замечалось. «Что это с тобой?» — поинтересовалась я. Он ответил: «Пытаюсь представить, что чувствовал твой дед». Через неделю на нем уже не было ни ремня, ни подтяжек, и я не удержалась, чтобы не пошутить: «Ну, теперь ты осваиваешь роль его брата?» И он ответил: «Ты, как всегда, права».

* * *

СУББОТА, 28 ДЕКАБРЯ. О том, что происходило у Йодеров в течение трех следующих дней, я узнала от Эммы, которая рассказывала об этом с нежным пониманием:

— На следующий день после Рождества Лукас исчез вообще и даже не заезжал к Цолликофферам на обед, а когда он появился поздним вечером, я взорвалась и заявила, что не буду смотреть безучастно, как он губит себя чрезмерной работой. Он не стал слушать, заметив лишь, что не работает над новой книгой. Однако добавил: «Но, если бы я попытался написать еще одну, она была бы совершенно иной. Не в той манере, в какой я писал раньше. Некоторые из идей Стрейберта вполне разумны. Нужны новые подходы, новые взгляды на вещи, новые средства выражения». Я спросила, уж не тронулся ли он умом. «Нет, — ответил он. — На днях Дженни Соркин — а она теперь преподает в колледже вместо Талла — попросила меня прочесть главу, которую недавно закончила. Сильная вещь. Белый футболист насилует свою однокурсницу, а затем заставляет ее сделать аборт. Она негритянка, и вся университетская администрация набрасывается на нее…» Я поинтересовалась почему, и он пояснил: «Чтобы спасти свою репутацию и дать парню возможность получить известность в стране, а заодно и подписать выгодный контракт». Я спросила, что представляет собой ее книга, и он ответил: «Она отличается исключительно сильной манерой изложения». Я сказала, что кесарю — кесарево и что он, к примеру, не обязан описывать неистовые сцены любви — это не его стихия, к тому же это потребует от него слишком сильного нервного напряжения, если он попытается. «Не в этом дело, Эмма, — ответил он, — она пишет о футболе по-настоящему. А я подумываю о том, чтобы описать Дрезден по-настоящему».

Здесь Эмма остановилась и прижала пальцы к глазам:

— Я была в ужасе от того, что он говорил, мне представилось, что он летит головой вниз с этого натуралистического обрыва. Но такова его участь, и мне приходится разделять ее. Поэтому я спросила, что у него на уме и как в этом возрасте он представляет себе новые пути. «Мне бы хотелось показать, — пояснил он, — как закостеневшая в своем привычном укладе жизни немецкая провинция могла воспитать убийцу. Никаких развернутых описаний, формальный введений. Как в пьесе. И, уж конечно, без нудных объяснений, растягивающихся на целые главы. Сцены должны стремительно сменять друг друга, а диалоги будут наполовину короче, чем это было у меня раньше».

— Что вы ему на это ответили? — спросила я, и она сказала:

— Хотя я предвижу, что такая резкая ломка стиля в его возрасте может закончиться лишь катастрофой, я знаю, что не останусь безучастной к его новому начинанию. Поэтому я подошла, обняла его и сказала, что он не обязан писать, как молодые. Он слушал, кивал, а затем добавил: «Но проблема здесь глубже. Когда я читаю их вещи, я нахожу их блестящими, но никто из них не знает, как надо строить рассказ, чтобы он жил и звал читателя за собой. Мне бы хотелось объединить их новые подходы со своими старыми. Это могло бы произвести фурор». И я отвела взгляд в сторону.

* * *

ВТОРНИК, 31 ДЕКАБРЯ, 1991 г. Во время прогулки с Йодерами по празднично украшенному городу, где на каждом шагу нас приветствовали друзья и знакомые, Лукас попросил нас: «Подождите минутку» — и бросился в магазин канцелярских товаров.

Вскоре он вышел оттуда с двумя небольшими записными книжками.

Увидев их, Эмма воскликнула:

— Лукас! Ты купил их для работы над романом! — И, повернувшись ко мне, объяснила: — Ему не терпится начать новый роман в новом стиле.

Не желая быть свидетельницей семейной перебранки, я отстала от них на входе в наш маленький гастроном с забавным названием «Суперетт» и, видя, как они схватили две тележки, для того чтобы сделать свои новогодние покупки, сказала себе: «Ты только посмотри на эту парочку! Судя по тому, что мне говорила Ивон, они заработали в этом году больше трех миллионов долларов. Но им не приходит в голову, что они могут позволить себе прислугу. Приходящую уборщицу раз в неделю — да. А вот повара, вторгающегося в царство Эммы на кухне, — никогда в жизни!»

Возвратившись домой, я помогла Оскару и горничным завершить приготовления к встрече гостей, которые вскоре нагрянули со своими соболезнованиями в связи со смертью моего внука. Я тепло приветствовала каждую пару, искренне радуясь нашей дружбе, но, когда некоторые из них стали говорить о том, как они возмущены тем, что совершил отпрыск Фенштермахеров, дала им понять, что этот неандерталец меня больше не интересует.