Роман - [10]

— Они просто обязаны приехать сюда. Ты не можешь каждую неделю таскаться в Нью-Йорк и обратно.

Откинувшись, я проронил задумчиво:

— Сомневаюсь, будто обладаю властью диктовать Эн-би-си, что они обязаны сделать, а что нет.

Эмма рассмеялась.

Дело в том, что я произнес слово, которое замаячило в нашей жизни, когда нам перевалило за пятьдесят. Мы оба верили, что в Америке общество наделяет представителя любой сферы искусства некоей властью, которую он и должен использовать. Эмма, получившая более серьезное образование в Брайн Мауер, чем я в Мекленберге, в простой церковной школе, искренне верила, что такой писатель, как я, тяжким трудом добившийся всеобщего признания, должен воспользоваться своим общественным влиянием для проталкивания разного рода социальных прожектов, будь то кампания помощи студентам или, как она это называла, «создание общественного резонанса, когда общество дает крен не в ту сторону».

Но я по натуре был сдержанным и скромным, и, когда Эмма впервые заговорила об этой моей власти, мне и в голову не приходило, что она мне дана. Но Эмма популярно мне это разъяснила, особо подчеркивая, что я не обязан ждать, пока рассосется двухчасовая очередь из охотников до моих автографов, которым я раздавал письменные пожелания с указанием их, моих поклонников, имен.

— Ради Бога, ставь только свою подпись, — умоляла она.

Но я не мог так поступать.

— В конце концов, Эмма, мы обязаны нашим читателям всем.

Даже Эмме я не мог поведать истинную причину, почему я старался быть внимательным к незнакомцам, просившим мой автограф. Когда печатался мой четвертый роман «Изгнанный», редакторша из «Кинетик пресс» изводила отдел по связям с общественностью: «Черт возьми, этот человек написал три хороших романа, но ведь его с места не сдвинешь. Умоляю, организуйте ему какую-нибудь встречу с читателями в его округе — в Ланкастере, в Рединге или Аллентауне».

Когда они выяснили, что население самого маленького среди этих городов, Ланкастера, составляет 54 тысячи человек, Рединга — 78 и самого крупного, Аллентауна, — 100 тысяч, «Кинетик» решило попросить большой аллентаунский книжный магазин «Хесс» устроить для меня что-то вроде презентации. Они сказали, что я могу быть представлен как местное дарование, так как наша ферма находилась всего лишь в тридцати милях к югу от города.

— Должен сказать, — признавался я уже позже, возвращаясь к печальному зрелищу, которое представляло собой то мероприятие, — магазин все сделал верно. Реклама, афиша в витрине, столик, заваленный моими книгами. Единственным их провалом был я сам. Так как почти никто не читал ни одной из трех моих первых книг и никто не имел понятия, кто я вообще такой, никто ничего покупать не собирался. До сих пор содрогаюсь, вспоминая этот день. Я сидел, как Папа Римский, ожидая, чтобы кто-нибудь попросил моего благословения, но никто не обращал на меня ни малейшего внимания. По истечении сорока минут моего горького одиночества я услышал, как администратор магазина обратился к нескольким клеркам: «Выстройтесь в очередь, как будто вы покупаете книги, и приободрите его». И чуть позже, когда ни одна из моих книг все еще не была продана, он обратился к двум своим сотрудницам: «Вот вам каждой по семь долларов. Пойдите купите хотя бы одну из этих чертовых книг. И чтобы все видели, что вы тратите деньги на эти книги». Две книжки были проданы, только две. Но я прекрасно знал, что и это — фикция…

И я сказал Эмме, склонившейся над ежедневником:

— Отметь на декабрь следующего года презентацию в «Хессе».

— Ты устраиваешь ее там каждый год. А почему не сделать это в каком-нибудь другом городе? — удивилась Эмма.

Я знал причину, но не стал ее объяснять. Тогда, давно, «Хесс» сделал со своей стороны все, что от него требовалось, но так и не продал ни одной книги. Поэтому, когда публиковалась «Нечистая сила» и я вновь запросил «Хесс», не хотят ли там опять организовать презентацию, администратор магазина ответил: «Спасибо, не надо». Но, когда там продали более двух тысяч моих книг по восемнадцать долларов каждая, администратору пришла интересная идея: торжественно отметить факт продажи трехтысячного экземпляра моей книги в городе Аллентаун. Счастливчик, оказавшийся трехтысячным покупателем, был удостоен чести сфотографироваться рядом со мной и награжден стодолларовым кредитом в этом магазине. В ту ночь я сказал жене: «В „Хессе“ умеют ценить людей!»

Как только рукопись моего последнего романа перешла под контроль «Кинетик пресс», она стала жить своей собственной жизнью, отдельной от меня. Было сделано множество копий, которые раздали тем, кого моя редакторша называла «создателями общественного мнения». «Кинетик» надеялось, что высказывания этих людей будут сведены к следующему: «Новая вещь Йодера — то, что надо!»

С октября и до Нового года многочисленные компании вели переговоры о возможном участии в новом проекте — публикации моей книги, которой моя редакторша предсказывала судьбу сенсации сезона. Я надеялся, что она окажется права.

В январе, за девять месяцев до публикации, я начал ежедневно получать по телефону сводки о том, как продвигается моя рукопись. Их давали две женщины, которые вели мои дела и которых Эмма называла «наши златокрылые ангелы». Первая из них — миссис Ивон Мармелл, редактор «Кинетик пресс», отвечала за то, чтобы все, что я писал, было грамотно и литературно. Вторая — мисс Хильда Крейн, вела делопроизводство. Обеим было что-то около сорока, обе были симпатичные, стройные, энергичные и инициативные. Единственное, что их отличало друг от друга, — это то, что редактор предпочитала, чтобы ее называли миссис, а делопроизводитель — мисс, правда, причину этого я не знаю, но совершенно уверен, что у мисс Крейн есть муж, которого она где-то скрывает, а вот у миссис Мармелл — нет.