— Я, Евгений Викторович, строитель, да кто меня здесь знает? На солидное строительство без рекомендации и в наше… доброе время не принимали.
— Все это мелочь, уверяю вас, Виталий Нестерович. Это было когда-то, будем говорить «в наше доброе время», но тогда и отношение к специалисту было иное. Не инженера принимали на службу, а рекомендацию. А сейчас — лишь бы у вас знания были.
— Вы прямо на глазах растете, добрый мой Евгений Викторович. Разумеется, вступаете в партию?
Преображенский, заметив, с каким удивлением посмотрел на него Храпков, тотчас умолк, точно его кто-то одернул. Он немного смутился и заговорил уже другим тоном:
— Я, собственно, хотел поговорить с вами о новом строительстве, которое начинается в Голодной степи по решению правительства. Вам виднее, Евгений Викторович: это что-то реальное или так, только постановление для устрашения международной буржуазии?
— Абсолютно реальное строительство. Уже работает изыскательская экспедиция, готовятся помещения для строительного управления. Вы, может быть, этого и не чувствуете, а у нас в исполкоме, знаете, как в улье гудит, только об этом и толкуют.
— Вот на это строительство я и хотел бы поступить. Конечно, я и сам устроюсь куда нужно. Но… будет лучше, если кто-нибудь за меня хоть слово замолвит и я не приду к ним новичком, фамилию которого они услышат впервые из моих же уст.
— Да ради бога! — успокоил его Евгений Викторович. — Завтра же замолвлю словечко в исполкоме, если это вас так волнует… А что касается реальности строительства, вы просто удивили меня.
— Евгений Викторович, знаете, это не то чтобы недоверие или… Вы, разумеется, разрешите мне в вашем доме говорить искренне?
— Пожалуйста, — с еще большим удивлением ответил ему Храпков, взглянув на жену, будто призывая и ее засвидетельствовать благосклонное расположение их к мужу Сони Преображенской. Ведь Соня их благодетельница, пригревшая у себя сиротку Любовь Марковскую.
— Итак, поговорим о строительстве. Проведены ли уже какие-либо ощутимые мероприятия, есть ли деньги, материалы? Такое строительство потребует вагонов, эшелонов… Одного цемента сколько, а железа, землекопов? Я подхожу очень практично ко всему, что называется строительством. А новая власть… мир, знаете, сейчас такой недолговечный. Особенно беспокоят меня всякие английские миссии, черт бы их побрал. Ведь всем известно, что в Кашгаре, особенно в Пешавери, да и на границе с Ираном, они все еще держат свои войска.
Храпков не привык к таким откровенным разговорам на политические темы. Он не размышлял о целесообразности, о своевременности мероприятий. Ему было не до этого! Он с радостью считал себя лишь деталью огромного механизма, называл себя так, разговаривая с женой, и никогда не брался за то, что выходило за пределы его ежедневных обязанностей.
Напоминание Преображенского о каких-то миссиях, войсках просто испугало Храпкова. Однако врач не хотел показать себя трусом перед родственником-инженером. Откуда они получают такие сведения: миссии, войска, английские концессии? Газеты об этом не пишут, с трибун об этом тоже не говорят.
Лучше всего прекратить этот разговор и заставить собеседника спуститься на землю. А то еще кто-нибудь сболтнет ерунду, а другой подхватит ее.
— И охота вам, ей-богу… Да ну их, англичан, с их миссиями и концессиями. Это дело не нашей компетенции.
— Я и сам, собственно, так думаю, Евгений Викторович. Меня интересует строительство.
— Я не знаю о строительстве больше того, что пишут о нем в газетах. А опубликованное, надеюсь, вы все читали. На строительство возлагают большие надежды… Но ведь вас интересует только работа? А работа для инженера, безусловно, найдется.
— Мне бы только работу получить, Евгений Викторович. Работать и нормально жить. А то сам себя перестаешь уважать из-за безделья. Главное, обидно, никакая собака тебя не знает.
Последние слова Преображенского услыхала и Любовь Прохоровна.
— Так-то уж и никто? Может, и к лучшему, что так…
— Ценю, Любовь Прохоровна, ваш намек, но я имею в виду совсем другое. Как инженера меня и вы не знаете.
— А чем бы я вам помогла, если бы и знала? Если вы инженер, пойдите к ним… Вот у Жени отбоя нет от работы, а вы…
Преображенский снял очки, прищурился — от глаз остались лишь пронизывающие полоски. Он всматривался в молодую женщину и молча думал. Что породило его задумчивость: слова или внешность Любови Прохоровны? Ей показалось — последнее. Поэтому она покраснела и, не выдержав его взгляда, молча вышла.
