Роман Ким - [135]
Закончил свое выступление Ким так:
— Скажите, пожалуйста, почему у вас в Ленинграде совсем нет приключенцев?
Я подошел, когда он кончил доклад, и сказал:
— В Ленинграде есть приключенцы. Только здешние издатели их начисто не хотят печатать. Вот я, к примеру, приключенец, и у меня есть при себе повесть… Не хотите ли познакомиться?
— Давайте. Позвоните мне через день, — и дал номер телефона в “Астории”.
Ужасно хотелось позвонить побыстрее, но я ждал условленного дня…
— Говорит Михаил Хейфец. Вы меня помните?
— Где вы были все дни?! Немедленно приезжайте в “Асторию”…
Являюсь, и первое, что слышу в дверях:
— Если бы Госиздатом руководил по-прежнему Лев Борисович Каменев, вы недолго бы ждали выхода своей книжки…
Немного представьте себе то время! Имена Зиновьева и Каменева (уж тем более — Льва Троцкого) не звучали так одиозно-устрашающе, как раньше, но всё-таки… Ну, примерно, как имя Люцифера или Асмодея в устах правоверного христианина. И вдруг — услышать такое от незнакомого человека!! (Тем паче, что для себя самого я придерживался чрезвычайно высокого мнения об издательской деятельности Каменева, особенно в легендарной “Academia”.) То есть — остолбенел сразу.
Конечно, это был рассчитанный трюк старого разведчика. Далее мы сидели, болтали, и он нахваливал мою рукопись, а потом выразился так:
— Я возьму ее в Москву. Покажу своему редактору, Александру Яковлевичу Строеву, в “Молодой гвардии”. И буду рекомендовать к изданию. Думаю, он меня послушает…
О большем, разумеется, я мечтать не смел.
Примерно через полгода решил ему о себе напомнить — подумал, что такого срока издательству хватит, чтобы разобраться, нужна им моя книжка или нет. Звонить не стал — но воспользовался каким-то предлогом и поехал в Москву лично. Зашел в издательство и отыскал Строева в одном из тесных кабинетов…
— Да, я помню вашу рукопись. И Роман Николаевич очень ее нахваливал… А вы пойдете на панихиду?
— Не понял…
— Роман Николаевич умер. Вчера. Панихида сегодня в Союзе писателей. Вы что, не слышали?..
Так и не удалось мне вторично поговорить с Кимом и поблагодарить его. Строев отвез меня к гробу, мы постояли, а потом он сказал:
— Вернитесь в издательство. Ради Романа Николаевича я постараюсь пробить для вас договор.
Через два или три часа он принес договор мне на подпись…
Сложилось так, что всё-таки в 1968 году вышла в свет моя первая в Союзе книжка»>[453].
Роман Николаевич Ким скончался 14 мая 1967 года. Его тело кремировали и захоронили в одной могиле с женой Любой на Ваганьковском кладбище. Позже рядом похоронили Владимира Шнейдера — брата двух его жен и героя «погрома в японском посольстве». Вера Шнейдер получила по наследству квартиру Кима, но жить в ней не стала, уехала к родственникам в Киев. Там следы ее и следы части домашнего архива Романа Кима теряются. Кое-что из личных вещей и книг, в том числе две курительные трубки (одна — та самая, со срезанным клеймом московской фабрики «Главтабак») забрал Владимир Шнейдер. Офицер КГБ А., доложив начальству о смерти Кима, спросил, что делать с его документами, которые могли остаться у него дома. «Ничего, — последовал ответ, — всё, что надо, он нам отдал. Остальное пусть забирают, кому интересно».
Интересно было Союзу писателей. Последние два рассказа Романа Кима вышли уже после его смерти, в том числе насквозь японский по духу, обновленный, но еще довоенный «Японский пейзаж» — в «Огоньке» в 1968 году. Годом раньше — в ноябре 1967-го на экраны страны вышел фильм «Пароль не нужен». Роль Чена, прототипом которого был Роман Ким, блестяще сыграл Василий Лановой, а Юлиан Семенов, предваряя показ фильма, писал в журнале «Смена»: «Роман Ким еще заслуживает многих страниц в книгах и многих метров в новых фильмах, которые будут сниматься о подвигах солдат революции, сражавшихся на самых передовых рубежах классовых битв».
Спустя более полувека после смерти разведчика мы подступили к разгадке тайны его жизни. Но может быть, всё только начинается — как всегда в случае с Романом Кимом, мы ничего не можем сказать наверняка. Кто знает, возможно, японский ровесник Романа Николаевича поэт Мусякодзи Санэацу был прав, когда писал о человеке, пытающемся укрыться за чужой маской:
ИЛЛЮСТРАЦИИ
