Роль второго плана - [29]

– Ну?

– У нас! Прямо в отделе! Через два кабинета отсюда! Частное предприятие «Снежок»! Ну, сукины дети! Лихо обставились! Кто ж в ментовке искать будет? Самая хорошая крыша. И надежно и спокойно. Никакие рейды не страшны. Главное, замки покрепче повесить, чтоб случайно не сунулись.

– У них даже уборщица своя. Тамарка там не моет.

– Конечно! И еще «Снежком» назвались, крысы! Это ж кокаин на жаргоне! Как я сразу не понял?

А кто их сюда пустил?

– Гасанов, но ему добро дал Стародуб. Короче, на пару. Чего делать, Андрюхин? -

Шишкину говорил?

– Нет пока… Это ж на всю страну прогремим! Боюсь, замнут по тихому. А накрыть хоть сейчас можно. Заходи, да бери! Только все равно замнут!

– В ОНОН, может, слить?

– Без толку. Они приедут, денег снимут, а нам скажут, перепутали, ребятки. Обознались. Я сейчас никому не верю, Андрюхин. Иногда даже себе.

– Ладно, Жора вернется, прикинем что-нибудь. Пока помалкивай. Пельменей хочешь?

– Давай. А то не жрал ни фига целый день. Мне еще дежурить… А кетчупа нет?

Звонок Георгия застал меня около девяти вечера, когда я накручивал тряпку на швабру для предстоящей ответственной операции по замывке следов, оставленных грязной обувью соратников. До этого напарник на связь не выходил, и я уже начал волноваться, не попал ли в переделку со стрельбой и взрывами.

– Алло, Андрюхин? Это я, – голос Жоры кажется мне жутко усталым, почти загробным.

– Куда пропал? Где ты?

– Дома… Только приехал. Подустал чутка. Все нормально, старик.

– Что нормально?

– Узнал я, кто Бочкарева завалил.

– Кто?!!

– Завтра расскажу.

Вот, гад! Тоже, что ли, как Укушенный, никому не верит? Я ж не вытерплю до завтра.

– Ты уверен, что знаешь?

– Абсолютно. Явка с повинной в кармане куртки. Я чего звоню. У меня завтра первый съемочный день. В девять утра начало. Подгребайте с Укушенным. Мне будет приятно видеть ваши невыспавшиеся рожи. Пиши адрес. Это в обычной квартире.

Я дотягиваюсь до ручки, плохо соображая, записываю адрес. Жора прощается.

– Погоди, Жор! Так кто убил? И где он?

– Да сказал же, нормально все. Постарайся завтра не проспать.

Конец связи. Конец фильма. На самом интересном месте. Остался человек со шваброй. Последний герой боевика. Сейчас он займется работой, про которую никогда не снимут кино.

Я называю это несправедливостью.

Съемочная площадка напомнила мне осмотр места происшествия. Такая же суета и неразбериха. И тоже есть пьяные, правда, пока не сильно. Местами слышен мат. А когда я обнаружил окровавленный труп на полу комнаты, то по инерции начал спрашивать окружающих, кто чего видел, то есть, имеются ли свидетели? Труп, конечно, не настоящий. Покойника играет профессиональный актер, и надо сказать, делает это очень натурально. Какая-то женщина из съемочной бригады периодически подливает ему на рубаху красной краски из большой пластиковой бутылки. Актера я видел в паре сериалов, но фамилии его не помню. Действие, как и предупреждал Георгий, происходит в обычной трехкомнатной квартире, арендованной в дореволюционном доме. На киношном языке – объект. Покойник лежит в спальне, большая часть которой заставлена кинотехникой, реквизитом и всякими приспособлениями непонятного назначения. На полу, словно черные змеи, переплелись толстые кабели, тянущиеся от прожекторов. Тут же проложены рельсы, по которым катается огромный штатив с камерой. Байкало-Амурская колея. У стены двустволка с запаянным дулом. Короче, все по-настоящему, все серьезно.

Сам Жора сейчас гримируется на кухне. Вернее его гримируют. Мажут пудрой помятую физиономию и убирают синяки под глазами. Чтоб зритель смотрел и радовался, а не морщил нос. Поговорить с ним нам не удалось. С Укушенным мы пересеклись в метро, Бориска, по обыкновению, опоздал на пятнадцать минут. К моменту нашего появления на площадке, Георгия уже увели в походную кухню-гримерку, и мы смогли лишь обменяться с напарником лишь приветственными репликами и поздравлениями в честь его актерского дебюта.

Вениамин Лабудянский, облаченный в кожаную жилетку с миллионом карманов, что-то нервно объясняет исполнителю роли трупа. И даже демонстрирует, как и куда надо упасть. Я догадываюсь, что пара дублей уже отснята, но они чем-то не удовлетворили мастера. Заметив меня, он улыбается и протягивает руку. Но тут же переключается назад, к актеру. Мы, дабы не отвлекать и не смущать народ, садимся на подоконник и молча наблюдаем за происходящим. Когда еще доведется увидеть, как снимают настоящее кино?

– Все, приготовились! – командует Лабудянский, – тишина!

Все занимают свои места, оператор склоняется к объективу, покойник оживает и встает к кровати, на которую, как я понимаю, и должен упасть.

Щелкает хлопушка, ассистент произносит номер сцены и дубля.

– Внимание! Готовы?… Тишина, я сказал! Начали!

Актер, схватившись за простреленную грудь, красиво падает на кровать и, раскинув руки, замирает.

– Стоп! Снято! Гениально! – Лабудянский хлопает в ладоши.

Укушенный толкает меня в бок.

– Слышь, Андрюхин, а чего тут гениального? Подумаешь, завалился. Я б тоже смог.

– Это только кажется. Про нашу работу говорят точно так же. Все бы смогли… Пока сами не попробуют.