Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [112]

b) такой текст, как Драма, похоже, говорит нам, что мы должны ввести понятие возможный мир верований / предположений (персонажа и / или читателя) для того, чтобы объяснить, каким образом подобный текст действует (или не действует совсем);

с) если понятие возможный мир пришло из литературы, почему бы не вернуть его туда обратно?

8.4.2. Несколько определений

Чтобы избежать долгих эпистемологических рассуждений о разных смыслах этого понятия, я позволю себе дать такое определение возможного мира – а также доступности (accessibility, accessibilità) между мирами и тождественности конкретного а в разных мирах (межмировой тождественности [transworld identity]), – которое удовлетворяет требованиям семиотического анализа прагматических процессов, имеющих место при порождении и интерпретации текстов (см. главным образом: Petőfi, 1975, 1976; Vaina, 1976, 1977):

a) возможный мир – это возможное положение дел, выраженное (описанное) некоторым множеством релевантных (относящихся к делу) высказываний, так что для каждого высказывания справедливо или р, или ~р;

b) возможный мир состоит из множества возможных индивидов[470], наделенных свойствами;

c) поскольку некоторые из этих свойств, или предикатов, суть действия, возможный мир есть также и возможный ход событий;

d) поскольку этот ход событий не реальный, а именно возможный, он берет начало в чьих-то пропозициональных установках; иначе говоря, возможный мир – это мир воображаемый, желаемый, чаемый, искомый и т. д.

Подобные определения формулируются во многих работах по логике возможных миров. Некоторые авторы сравнивают возможный мир с «цельным (завершенным) романом», т. е. с таким множеством высказываний, которое не может быть расширено без нарушения своей внутренней логики. Возможный мир – это то, что описывается в подобном «цельном романе» (см.: Hintikka, 1967, 1969b). Согласно А. Плантинге «каждый возможный мир имеет свою книгу: для любого возможного мира W книга о W – это множество S высказываний р, таких, что р – элемент множества S, если W влечет за собой (имплицирует) р» (Plantinga, 1974, p. 46).

Однако утверждение, что возможный мир соотносится с неким текстом (или книгой), не равносильно утверждению, что всякий текст говорит о каком-то возможном мире. Если я пишу исторически документированную книгу об открытии Америки, то создаю текст, соотносящийся с тем, что все считают «реальным» миром. И когда я описываю какую-то часть этого мира (город Саламанку, каравеллы Колумба, остров Сан-Сальвадор и т. д.), я исхожу из того, что подразумевается или может быть подразумеваемо и все остальное в этом мире: все индивиды со всеми их свойствами (например, что Ирландия расположена к западу от Англии, что весною цветет миндаль и что сумма внутренних углов треугольника составляет сто восемьдесят градусов).

А что же происходит тогда, когда я создаю воображаемый, выдуманный, возможный мир, – например, мир волшебной сказки?

Если я рассказываю сказку о Красной Шапочке, я населяю мой нарративный мир (il mio mondo narrativo) определенным, ограниченным числом индивидов (девочка, ее мама, ее бабушка, волк, охотник, два домика, лес, ружье, лукошко и т. д.), наделенных определенным числом свойств. Некоторые из этих свойств соответствуют таковым в мире моего опыта (так, в сказке лес тоже состоит из деревьев), но есть и такие свойства, которые имеют место лишь в данном возможном мире: например, в названной сказке волк обладает способностью разговаривать, а бабушка и внучка – способностью не умирать, будучи проглоченными волком[471].

В этом нарративном мире (возможном мире, созданном его автором) персонажи обретают пропозициональные установки: например, Красная Шапочка сначала полагает, что волку можно доверять, а позже верит, что перед нею в кровати лежит ее бабушка (читателю сказка заранее сообщила истинную ситуацию, не соответствующую представлениям легковерной девочки). Мнение (the belief, la credenza) Красной Шапочки, то, что она полагает, во что она верит, – это доксастический[472]конструкт персонажа сказки, и как таковой он также принадлежит миру сказки, ее фабуле. Таким образом, сказка и ее фабула предоставляют нам два несколько различающихся между собой описания, два конструкта: в первом – волкам можно доверять, а на кровати перед Красной Шапочкой лежит бабушка; во втором – волкам доверять нельзя, и на кровати лежит волк. Мы изначально знаем, что один из этих конструктов подается как истинный, а другой – как ложный, но Красная Шапочка узнает об этом лишь к концу сказки. Иначе говоря, к концу сказки доксастический конструкт персонажа опровергается, оказывается ложным. Проблема заключается в том, чтобы определить отношения между двумя вышеназванными конструктами и установить, в какой мере они сравнимы и взаимно доступны. Чтобы подступиться к этой проблеме, позволю себе сделать некоторые теоретические допущения.

8.4.3. Возможные миры как конструкты культуры

Прежде всего, я сделаю такое допущение, что возможный мир (далее – W) – это ens rationis[473], т. е. конструкт разума (конструкт, созданный разумом). В этом конструкте различие между