Роксолана - [79]

И вдруг ее осенило: ведь таким образом она могла увидеть не только кровопролитные битвы, но и те великолепные страны Запада, о которых так горячо рассказывал Риччи в школе невольниц в Крыму!.. Где он теперь? Где Клара, где Ирина, ее подруги?.. И где ее отец и мать?..

Вспыхнула от стыда, что в последнее время стала редко вспоминать о родных. А ведь они были так добры к ней… Уже дважды посылала она с купеческими обозами разведчиков в Польшу, чтобы те разузнали, что с ними и где они, но те не привезли ни вестей, ни даже слухов об их судьбе.

Что же ей было делать? Отныне все ее мысли были поглощены сыном и войной. Кровавый кристалл власти, однажды сверкнув перед очами ее души, навсегда пленил ее.

А чтобы завладеть этим кристаллом, следовало сначала увидеть его в огне и постичь его глубину.

Об этом и думала до самого утра.

4

Утром следующего дня султан лично распорядился привести к нему евнуха Хасана, чтобы выслушать его без свидетелей. Но тот только трясся как осиновый лист и беспрестанно твердил:

– Все неправда! Это великий визирь Ахмед-паша приказал мне так говорить.

– А зачем же ты это говорил, если знал, что это ложь?

– Потому что визирь приказал.

– Но ведь ты знал, что это ложь?

– Знал.

– Так почему же говорил?

– Потому что визирь приказал.

– И деньги он тебе сулил?

– Сулил.

– И поэтому ты так говорил?

– Поэтому. Но я уже больше не буду.

– Не будешь, не сомневайся, – закончил допрос султан.

Под вечер евнуха Хасана зашили в мешок и понесли топить в Босфоре. Но и в мешке он кричал:

– Все неправда. Это великий визирь Ахмед-паша приказал мне так говорить! И обещал за это много денег и дом в Скутари!..

– Там сосчитаешь эти дукаты, – заметил один из янычаров.

Сильные руки раскачали мешок, раздался всплеск, и только круги разбежались по поверхности воды. Так погиб Хасан, евнух Роксоланы.

И тем завершились крестины принца Селима, сына Сулеймана.

* * *

Хасеки Хуррем велела подробно доложить ей о том, как и где казнили Хасана. И позже несколько раз посещала это место. Еще долго тревожил ее чернокожий невольник: снилось ей, как пересчитывает он золото на дне моря, на мелком песочке среди красных кораллов…

А кристалл власти над гаремом теперь и в самом деле был в ее руках!

И виделось ей хрустально прозрачное море, но с красной как кровь водой… А солнце в те дни всходило над Стамбулом в таких кровавых зорях, что набожные мусульмане только диву давались и возносили мольбы к Аллаху всемогущему, чтобы отвратил горе и беды от рода падишаха. Ибо все верили, что его несчастье станет несчастьем для всей державы и народа.

5

Но как показать всему султанскому двору свою власть над гаремом? Вот над чем сейчас размышляла султанша Эль Хуррем. Это надлежало сделать самым деликатным образом, но так, чтобы всем стало окончательно ясно. На этот счет у нее возникали самые различные идеи, но в конце концов она остановилась на двух.

Прежде всего, послала учителя Абдуллу в совет улемов, имамов и хатибов с известием о том, что начинает строительство нового величавого дома Аллаха.

– Да будет благословенно имя ее, как благословенно имя Хадиджи, жены Пророка, – сказал на это старый Кемаль-паша, с которым все науки сойдут в гроб. И повторил эти слова весь Высший совет ислама, обернувшись лицом к Мекке.

Затем молодая султанша Эль Хуррем дала знать султанской кухне, что берет на себя личный надзор над нею. Никто не поверил, что такое возможно. Ни те служанки, которых она посылала с этой вестью, ни те, кто там работал.

Но на следующее утро любимая жена султана действительно явилась туда в скромном платье, без украшений, повязанная простым белым фартучком.

Даже казнь великого визиря Ахмеда-паши не вызвала такого изумления, как этот поступок султанши Эль Хуррем. В серале словно пожар вспыхнул! Заговорили вслух об оскорблении достоинства супруги падишаха. Перепуганный кизляр-ага уведомил о случившемся самого султана. А под вечер были приглашены к владыке Кемаль-паша и Пашкепри-заде.

Султан велел им присесть на диван и долго молчал, не зная, как и с чего начать. Наконец произнес:

– Вы, должно быть, догадываетесь, по какому делу я вас призвал?

– Да, государь, кажется, догадываемся, – отвечал Кемаль-паша.

– И что вы скажете об этом? Бывало ли подобное в султанском роду?

– В очень давние времена, государь, твоя мудрая прапрабабка, жена султана Эртогрула, сама доила кобылиц для своих детей и сама варила и пекла на кухне. Так что в том, что делает султанша Эль Хуррем, нет ни малейшего унижения, – отвечал Кемаль-паша. А Пашкепри-заде, словно эхо, повторил его слова.

Султан вздохнул. Ибо знал по опыту, как трудно бороться с суевериями и привычками людских мыслей и глаз. Иной раз легче взять штурмом могучую крепость, чем переломить людские предрассудки, если не на что опереться в прошлом.

И вскоре во всех мечетях Стамбула стали хатибы славить супругу султана Эртогрула и ставить ее в пример всем женам правоверных. А возмущение поведением молодой султанши, которое уже вскипало и готово было выплеснуться через край, начало мало-помалу превращаться в удивление и почтение. Ибо изменчивы настроения всякого народа, изменчивее, чем волны на просторах морей. И благословенны те, кто противопоставляет свои мысли и дела молве, если делают это в сознании своей правоты и в согласии с законами Божьими.