Рокси - [54]

— Он пьян?

— Как сапожник, — подтверждает офицер. — Алкотестер показывает превышение допустимого содержания алкоголя в три раза. Вы оба счастливчики, что остались живы.

Айзека трясет при этой перемене сюжета. Из слепой зоны на сцену выкатился еще один бильярдный шар.

— Но… это был я, — мямлит Айзек. — Это я поехал на красный свет…

Офицер перестает писать. Закрывает блокнот.

— Ты уверен? Он считает, что это он проехал на красный.

— Нет, я уверен, это был…

В это мгновение офицер поднимает ладонь.

— Сынок, я должен тебя остановить. — Оба смотрят на мужика, удрученно сидящего на заднем сиденье полицейской машины и следящего глазами за эвакуатором, прибывшим, чтобы забрать его «хонду».

— Хочешь верь, хочешь нет, но ты оказал этому парню услугу, — продолжает офицер. — Не случись этой аварии, на следующем перекрестке он наверняка убил бы целую семью. Он был в буквальном смысле катастрофой на колесах. Так что, может быть, это ты все неправильно понял? Как думаешь, это возможно?

Айзек открывает рот, но обнаруживает, что не имеет понятия, что сказать, и закрывает его снова.

— Слушай, если ты хочешь, чтобы я впаял тебе штраф за проезд на красный, я, пожалуй, могу, но, понимаешь, убрать этого субчика из дорожного движения — огромная услуга обществу. Я так думаю, свою возможную провинность ты с лихвой искупил.

— Но камеры слежения…

— Что камеры слежения? Запись никто смотреть не будет, если только дело не дойдет до суда. Но здесь такой ясный случай, что вряд ли. Страховка все покроет.

«Дареному коню в зубы не смотрят» — кажется, так говорится в пословице? А тут конь пришел с бантиком на шее. Айзеку следовало бы благодарить судьбу, но все, что он чувствует — это… онемение.

— И смотри, — добавляет коп, — твоя машина вроде на ходу. Иногда вселенная нам улыбается.

Айзек дает показания, не упоминая о красном свете. Потом садится в машину, которая заводится с первого оборота ключа, и едет домой.

И все это время рядом с ним на пассажирском сиденье лежит маленький кожаный кошелек с таблетками, на который полицейский даже не взглянул.

20 В п А рке Б ольшого город А , Н а скамей К е

АДДИСОН

Интересно, понимает ли Рита, как противно мне сидеть рядом с ней на парковых скамейках? Она всегда с увлечением занимается своим бесконечным вязанием, в то время как я сижу, дергаю коленом и мечтаю оказаться на другом конце Галактики.

Сегодня мы находимся в парке большого, шумного города. Неважно, что это за парк, неважно, что за город. Я все равно не смог бы сказать, даже если бы меня спросили.

Подопечные Риты (их сегодня несколько) играют на детской площадке. Мамаши, папаши и няньки сидят или стоят поблизости, как правило, уткнувшись в свои телефоны, — играют в игры или постят в социальных сетях. На детей они обращают внимание, только когда на площадке кто-то заревет. Спросить меня, так этим взрослым Рита нужна больше, чем их детям, но, как моя товарка вечно с гордостью твердит, это не наш выбор.

Сегодня ее шарф бледно-желтой полосой обвивает игровые аппараты, словно паутина, сотканная из предупреждающей ленты.

Она наклоняется ко мне и кладет ладонь на мое дергающееся колено.

— Тебе следует пойти к своему мальчику.

Бросаю взгляд на «моего мальчика». Его колено перестает дергаться в тот же миг, что и мое. Ну что тут скажешь… Я и мои подопечные всегда настроены в такт.

— Сейчас я ему не нужен. Он еще не начал играть.

— Через пару минут начнет, — указывает Рита.

Мой подопечный — старшеклассник, участник школьной команды по шахматам. В такие солнечные дни, как сегодня, команда выбирается в парк. Здесь стоят каменные столы со встроенными шахматными досками. В настоящий момент тренер — учитель математики, чересчур серьезно воспринимающий свои обязанности, — вежливо уговаривает какого-то бомжа освободить стол. Но бомж упрямится и отказывается.

— А пусть твой лучший игрок сыграет со мной? — предлагает он. — Выиграю — стол мой. Одну партию?

Ученики прыскают при мысли о том, что бродяга с нечесаной бородой собирается играть против участника их команды, считающейся одной из лучших в стране. Они смотрят на бомжа как на пешку, пожертвованную в пользу крупных фигур. Это выводит меня из себя.

— Не думаю, что это уместно, — страдальчески-терпеливо отвечает учитель.

— Тогда как насчет тебя? Сыграем? Это будет уместно?

Ребята шепчутся — мысль им явно нравится, к досаде их тренера.

— Пожалуйста, мистер Маркофф, сыграйте! — просят они. — Вы же с ним в два счета разделаетесь!

Наконец учитель неохотно соглашается. И пока они расставляют фигуры, меня внезапно будто что-то ударяет.

Я знаю этого человека с неопрятной бородой! Вернее, знал — мальчишкой. Лет двадцать с гаком назад, когда я и сам был молод. Как же его имя… Я помог ему закончить школу. Не отходил от него в ночь выпускного бала. Видел, как он шел получать аттестат. А потом он поступил в университет, и наши дороги разошлись.

Я ощущаю укол сожаления, видя, как далеко он отступил от того пути, на который я его наставил. А как насчет мальчика, ради которого я сегодня торчу здесь? Он тоже лелеет надежды и мечты, как когда-то лелеял и этот человек. Родители моего нынешнего подопечного начали пичкать его химией, когда он был малышом. Мальчик не знает жизни без меня, или Риты, или Декса