Роковые годы - [17]

Меры, принимаемые Военным командованием, не могли остановить разрушительного действия пропаганды.

Обыкновенно, возвращаясь домой около 3 часов ночи, я проезжал мимо штаба большевиков, занимавшего дом Кшесинской, и всегда видел на площади немного поредевшую за день, но все еще большую толпу солдат. Иногда, сойдя с автомобиля, я пробивался к балкону, с которого говорил очередной оратор. Мои разведчики шли своими путями. Меня просто интересовал вопрос: о чем можно говорить каждые сутки, с утра до такого позднего часа, чтобы иметь столь многочисленную аудиторию? Но выходило так, что здесь не говорили, а систематически повторяли, а значит, можно думать, сюжет был настолько интересен, что его хотелось прослушать много раз. Речь каждого оратора продолжалась в среднем полчаса. Его без задержки сменял другой. Организованные станции Т. S. F. могли бы позавидовать такой пунктуальности, особенно при работе, рассчитанной без малого на круглые сутки. Содержание речей было одинаково и давно нам знакомо из любого митингового выступления. Оно только дополнялось измененными рассказами, цинизм которых не уступал фантазии; но зато неизменно заканчивалось непосредственным призывом, обращенным к солдатам, стоящим под балконом, идти, идти именно им и взять то, что принадлежит другим[21]. Солдат стоял, молчал и слушал. Рабочие митинговали, возвращались к станкам; они так или иначе были заняты заботами о куске хлеба. Напротив, солдаты жили на всем готовом, гуляли по улицам и выслушивали преудивительные рассказы.

Уже на четвертом месяце революции гарнизон шел значительно впереди рабочей массы, если не считать нескольких заводских очагов, большевистско-немецких.

Солдаты, составлявшие подавляющую часть всех выступавших в разные дни, все больше и больше отрывались влево по мере подхода к октябрю.

Действие пропаганды в городе поражало своей быстротой. После июльского восстания дом Кшесинской был очищен от большевиков; там был поставлен 1-й самокатный батальон, только что пришедший с фронта. При своем прибытии в столицу солдаты этого батальона обращали на себя внимание своей дисциплинированностью. Их можно было принять за юнкеров. Мы даже не представляли, что на пятом месяце революции можно было увидеть таких отчетливых и выправленных людей.

Командир батальона мне с гордостью говорил, что его солдаты хватают без разговора и приводят к нему всякого проповедника, появлявшегося в расположении батальона.

Через три месяца, в октябре, этот самокатный батальон штурмовал Зимний дворец, в котором закончило свое существование Временное правительство.

Наша удачная экспедиция 18 июня на дачу Дурново лишний раз подтвердила во всех своих подробностях об отсутствии власти Главнокомандующего. В обществе составилось и отчасти сохранилось до сих пор представление, что петроградские войска подчинялись не Главнокомандующему, а Совету солд. и раб. депутатов. Это — большое заблуждение. День 4 июля был той датой, когда Совет мог воочию убедиться, что у него уже нет ни одного солдата: в Петрограде не было войск, а была солдатская толпа, и она никому не подчинялась[22].

Мысль о том, что мы не выскочим из этого хаоса без своей собственной организации, ясно сознавалась некоторыми из нас с первых же дней.

Потерпев фиаско со своим предложением открыть отдел пропаганды, но ободренный удачным набором личного состава контрразведки, я сейчас же поехал к Балабину и предложил ему приступить к новому специальному и поименному формированию. Мы составили небольшой проект о «культурно-просветительном отделе при Штабе округа», и Балабин начал хлопоты об отпуске соответственных кредитов. Мы вовсе не хотели мафии, но имели в виду положить начало организации, которая могла бы вывести в нужный момент дисциплинированных людей для поддержки Временного правительства. Судьба ходатайств Балабина была та же, что и других подобных.

В уговариваниях проходят три месяца, и вот в разгар июльского восстания, когда на улицах заговорили пулеметы, Балабин неожиданно, не без иронии приносит приятное известие: «Поздравляю. Временное правительство решило открыть тебе кредит в 250 тысяч рублей на “Культурнопросветительный отдел Штаба округа”». О таких суммах мы и не мечтали. Был ли кредит открыт в действительности — мне неизвестно.

В сущности, только путем индивидуального набора кадров в тылу и были сформированы впоследствии все русские армии от белых до красных включительно.

Перестроить громадную Императорскую Армию в окопах под лозунгом «спасения революции» оказалось невозможным.

Приложение

В своих «Воспоминаниях» А. И. Гучков сообщает о «больших кредитах», открытых им как военным министром Корнилову, на пропаганду в Петроградском округе.

Должен сказать, что узнал об этом через 20 лет. О каких кредитах может быть речь, если Корнилов с таким трудом добился ассигнований на мой шестой стол пропаганды и на необходимую ему контрразведку. По следующей главе можно убедиться, как письменные требования Корнилова передавались военным министром (Гучковым) в Главное управление Генерального штаба, где их «клонило ко дну».

Глава 5