Роковой выстрел - [4]

— О! Теперь вам нечего бояться снова испугать меня, — сказала я, опираясь на руку Чарли.

— Правду говоря, у меня немного есть что рассказать, но это немногое достаточно печально… Мы с моим другом, Карлом Осгудом из Упсалы задумали одно коммерческое предприятие. Страна мавританских кочевников мыса Бланки мало посещается белыми. Но мы все-таки отправились туда; несколько месяцев там можно пожить очень приятно, продавая разного рода товар и выменивая его на золото и слоновую кость.

Это очень любопытная страна. В ней не имеется ни дерева, ни камня, так что жилища тамошних обитателей строятся из морских растений.

К самому концу нашего пребывания, когда мы считали себя уже достаточно разбогатевшими, мавры составили заговор и решили убить нас ночью.

Времени было мало, и мы едва успели добраться до берега, спустить лодку и сесть в нее, бросив все наше имущество.

Мавры гнались за нами, но потеряли из виду благодаря темноте; на рассвете же кругом нас было видно одно безграничное море.

Ближайшей к нам сушей были Канарские острова; к ним мы и направились.

Я добрался до них живым, но сильно ослабевшим и душой и телом. Что же касается бедняги Карла, он умер в тот самый день, когда на горизонте показалась земля.

Я предупреждал его, и мне не в чем упрекать себя теперь.

— Карл, — говорил я ему, — сила, которую вы приобретете, съев их, будет с избытком покрыта потерей сил от кровотечения.

Мои слова заставили его только рассмеяться. Он взял нож, висевший у меня за поясом, отрезал их и съел.

— Съел? Что съел?

— Свои уши, — сказал незнакомец.

Мы оба сделали движение ужаса.

На его бледном лице не было ничего похожего на улыбку, вообще ни намека на то что могло бы заставить нас принять его слова за шутку.

— Этот Карл был упрямая башка, по английскому выражению — продолжал швед, — но все-таки у него должно было хватить рассудка, чтобы воздержаться. Ему стоило только призвать на помощь волю, — и он выжил бы подобно мне.

— По-вашему, с помощью воли человек может побороть голодную смерть? спросил Чарли.

— С ней всего можно добиться, — был ответ Октавия Гастера.

Далее мы не нарушали молчания вплоть до самого Тойнби-Холла.

Наша затянувшаяся прогулка произвела в доме большую тревогу, и Джек Дэзби уже был готов пуститься на поиски вместе с Тревером, другом Чарли.

Наше прибытие произвело поэтому настоящий фурор, сменившийся скоро смешливым настроением при виде физиономии нашего спутника.

— Где, к черту, вы подобрали это мертвое тело? — спросил Чарли Джек, отводя его в курительную.

— Ш-ш, друже! — проворчал Чарли. — Он, чего доброго, может услыхать. Это некий швед, доктор, турист, очень милый парень. Он совершил какое-то путешествие по морю в простой лодке из одного места в другое; названия их я позабыл. Я предложил ему на эту ночь постель.

— Н-ну! — сказал Джек, — одно могу сказать: с такой физиономией он никогда не сделает себе карьеры.

— Ха! Ха! Превосходно, превосходно сказано! — разражаясь смехом, проговорил объект этого замечания, входя в комнату — обстоятельство, до последней степени переконфузившее бравого, но неосторожного лейтенанта. — Само собой, я никогда не сделаю карьеры в этой стране.

И он сделал такую гримасу, что шрам, нарушавший ему симметрию рта, придал его лицу такой вид, точно оно выглянуло вдруг из вогнутого зеркала.

— Пойдемте наверх, вы там умоетесь. Я одолжу вам пару туфель, — говорил Чарли, уводя гостя из комнаты, чтобы покончить с неловким положением.

Полковник Пилляр был самим олицетворением гостеприимства. Он принял доктора Гастера, точно старого друга дома.

— Честное слово, сэр, вы у себя дома, и будете у нас желанным гостем столько времени, сколько вам заблагорассудится. Мы живем тут почти что отшельниками. Гость для нас — настоящая радость.

Моя мать выказала больше сдержанности.

— Это очень благовоспитанный человек, Лотти, — заметила она мне, — но я предпочла бы, чтобы он чаще мигал глазами. Я не люблю людей с неподвижными, точно застывшими, веками. Да, дорогая моя, мой жизненный опыт дал мне одно великое правило: наружность человека — ничто в сравнении с его поступками.

Сообщив это оригинальное наблюдение, мама обняла меня и предоставила меня моим собственным размышлениям.

Несмотря на свою наружность, доктор Октавий Гастер имел в нашем обществе огромный успех.

На следующий день он вошел в такие интимные отношения со всем домом, что полковник и слышать не хотел об его отъезде.

Он изумлял решительно всех обширностью и разнообразием своих познаний.

Нашему ветерану Крымской кампании он рассказал о Крыме много такого, о чем тот и не слыхивал.

Моряку он сообщил целую кучу сведений о Японии. Он принялся даже и за моего жениха, большого любителя спорта, и читал ему целые лекции по поводу путешествий в лодке, рассуждая о рычагах, точках приложения сил, центрах сопротивления, пока, наконец, моему бедняге Чарли не пришлось уклониться от продолжения беседы.

Тем не менее он делал это с такой скромностью и осторожностью, что никто из собеседников не находил повода быть на него в претензии за поражение, понесенное к тому же в области своей специальности.

Во всех его словах и поступках замечалась какая-то спокойная сила, которая производила большое впечатление.