Роковой срок - [36]

Ураган и впрямь спустился в балку, а там лишь вросшие в траву и переломанные кости человеческие: знать, когда-то сбросили сюда то, что осталось от казненных конокрадов.

И тут узрел он под кустом не переярка, а мертвое тело человека, от вида которого он непроизвольно передернулся.

– Оборотень! – выдохнул он. – Слуга Тарбиты...

– Говорила тебе, испытай волка! – заскрипела возле уха ягиня. – Не послушал!..

– Сгинь! – Ураган приблизился к оборотню и склонился над ним, чтоб рассмотреть.

Плащ из волчьего меха раскинулся под ним, как постель, в изголовье косы, будто змеи, вьются, и ни одежды, ни оружия, ни доспеха – даже бича нет, по которому можно было определить, какого он роду-племени.

Утренний свет еще не достал дна глубокого лога, и в сумерках было не понять, то ли пар перед ним лежит – на лице вроде бы редкий курчавый волос с пушком, то ли дева, поскольку три косы в изголовье вьются, будто змеи.

Ураган еще ниже склонился над мертвецом и тотчас отшатнулся, ибо узрел на широкой, могучей груди омертвевшую женскую персь с левой стороны, а с правой лишь пятно волосатого мужского соска!

И в тот же миг вспомнил свое сновидение!

Мертвец походил на тех невест, что взяли себе витязи и прятали в закрытых кибитках...

Сон был в руку!

А ягиня сорвала с головы плат, распустила седые космы и сказала горестно:

– Не оборотень она, а невеста тебе по року. Ты же слеп и не узрел, кто под твоим бичом.

– Это невеста?! – забывшись, воскликнул Ураган. – А что же она с бородой?

– Сгубил суженую! И себя сгубил! Это жрица Чаяна, которую ты встретил на праздник Купалы!

– Чаяна?..

– А ты позри! Не признаешь?

Государь склонился, и вдруг на миг почудилось, что это и впрямь дева-конокрадка.

Отпрянул и сказал растерянно:

– Я в переярка целил...

– А в деву попал!

Ураган вновь взглянул на мертвеца – нет! Лжет старуха! Безобразное существо – не муж, не дева!

– Сгинь! – окружил себя бичом. – Чур-чур!

Ягиня не пропала, а мертвец, наоборот, будто ожил!

Почудилось, шевельнулся и застонал тяжко и жалобно. Государь бросился к нему, всмотрелся в темный лик и узрел, как коса, словно и впрямь гад ползучий, свилась в кольца и так застыла. Тогда он распрямил ее, вытянул, как две другие, но коса опять зашевелилась и скрутилась по-старому.

Тогда Ураган отвернул голову – между косами свежая глубокая рана от затылка до темени, оставленная последним, нещадным коленом.

Не может быть жив человек после такого уязвления!

– Теперь на себя сетуй! – крикнуло лихо и побрело прочь, волоча за собой плат. – Теперь позри, позри на мертвую невесту! И сам казнись, ибо некому тебе назначить наказание.

И, бесплотная, растворилась в сумерках, хотя слышно было, как кости забрякали под ее шаркающими ногами.

Охваченный смутными чувствами, не ведая, сон это или явь, государь еще долго стоял над телом, изредка встряхиваясь, дабы отогнать знобящий холод. А косы все еще шевелились, извивались, шурша травой, и наконец вытянулись и обвисли.

Когда же совсем рассвело и косой солнечный луч достал дна балки, он узрел, что перед ним и в самом деле еще юная мертвая одногрудая дева, разве что стан мужской, плечистый, как у доброго витязя.

Ураган стал заворачивать тело в плащ и тут увидел, что он не просто сарский, из волчьего меха, а крытый знакомой багряной тканью.

Такие плащи вместе с шапками государь справлял для Скуфи!

Откуда у этой девы скуфский наряд?..

Думать и гадать было недосуг, ибо сары уже готовились встать на кочевой путь. Ураган завернул мертвую в плащ, окрутил его своим бичом и, положив поперек седла, взял коня в повод.

На стане уже волов в телеги запрягли, коней – в кибитки, а пастухи выгоняли табуны с ночных пастбищ на кочевой путь. Еще бы минута, и двинулась лавина табунов и повозок, огласилась степь певучим колесным скрипом, однако при виде государя конные князья спешились, те, кто кочевал в кибитках, выползли на задники, и замерло всякое движение.

Только лошади фыркали и прядали ушами, словно чуяли близость зверя.

Ураган снял с седла мертвое тело и не разворачивая положил его на телегу.

– Кто прежде видел этого человека? – спросил племенных князей.

Качаясь на коротких кривых ножках, князья приблизились к покойной, посмотрели с одной стороны, с другой, за ними родовые старейшины потянулись; все они принимали деву за пара, коего никто не признавал за своего.

И в это время привели под руки древнего досужего волхва, который владел тайнами Гласа, иначе называемого Глаголом, а слуги подали ему в руки священный зрящий посох. Старец давно был слеп, однако сначала склонился над телом и долго моргал бельмами слезящихся глаз, после чего прикоснулся посохом к челу мертвой и воззрился в небо.

– Это не пар, а дева-омуженка, – наконец-то определил он.

– Омуженка? – с неясным, знобким страхом изумился государь.

– Ужели ты не позрел всего одну персь?

– Не омуженка она – оборотень, служанка Тарбиты, – стряхивая мерзкий озноб, громко произнес он. – Я переярка бичом ударил, а вместо него нашел деву!

Волхв на него наставил посох и опустил плечи.

– Утешься государь, не ты ее засек.

– Как же не я?

– Не от твоей руки она смерть приняла. И приняла ли?..