Роковой срок - [17]

– Выведи из теснины!

– До смерти будем твоими истинными братьями!

– И жира в руки никогда не возьмем!

Тогда ярый муж сбросил с себя доспехи, обнажился до пояса и с одним мечом пошел открыто. Тут и замерла Скуфь: гречане стреляют в него, а стрелы отскакивают или падают под ноги, словно кланяются!

– Разбойными законами вы овладели добро, – сказал воевода, открыто гуляя по теснине. – Теперь след поучиться на смерть ходить. На что вы надели скуфейки да черные одежды? Снимайте кольчуги да идите за мной!

Тут и родилась истинная Скуфь, но только из тех, кто осмелился обнажиться, встать и с одним мечом пойти на неприятеля.

Гречане, в последний век не ведающие сарской Скуфи, забыли уже о ее тайном воинском ремесле и теперь, позрев на обнаженных и неуязвимых отроков, бросили оружие, побежали, объятые ужасом, и многие из них полегли. Да не от мечей больше, а от кровоточивости сердца, которая случается у трусов на бранном поле.

А те сары, что остались лежать под мертвыми конями, не пострадали от кровоточивости, но дождались ночи, тихо выбрались из теснины, бросили наземь скуфейчатые шапки и примкнули к парфам-изгоям, ибо не было им теперь хода в свою землю.

Из трех тысяч отроков в Скуфи осталось всего лишь пять сотен ратников, кто овладел воинскими законами Тарги и в лихой час обрел его покровительство. Отныне стали они называться витязями, что на сарском языке означало – не щадящий своей жизни, когда сама суть живота ставится на последнее место и на первое победа. Овладевшие всеми ратными таинствами и прямым покровом бога земного огня, витязи могли сражаться пешими и конными, с оружием и без, живыми и мертвыми. Лишь силою своего духа они умели закрывать страшные рубленые раны, останавливать кровь и возбуждать в мертвом теле жизнь, но лишь до той поры, пока не рухнет наземь последний супостат, ибо ранее этого совесть не позволяла им умирать и оставлять своих товарищей.

В далекие времена Сарский Владыка Аркан умудрился собрать Скуфь числом в сто тысяч. И прошел с нею до Красного моря и обратно, а мог бы и весь мир пройти, да не было в том нужды. Позже государи держали при себе дружины не более десяти тысяч, однако и при таком числе никто не смел покушаться на сарские земли и жир.

И вот в сей час перед Ураганом стояло всего пять сот витязей – все, что могла родить хоть и жирная, да оскудевшая на храбрость сарская земля...

В былые времена одной только государевой охраны было такое количество, однако Ураган не держал стражи возле себя и не хотел оставлять воинов при дворе.

– Доволен ли ты, государь? – спросил его Важдай.

– Ныне приходится довольствоваться малым, – вздохнул Ураган, скрывая гордость. – И радоваться синице в руке. Проси, чем одарить тебя? Иноходца возьмешь из моего табуна или шапку турью?

По новым обычаям, что завелись у саров, можно было не ждать, когда невеста соизволит очи поднять на тебя, а одарив отца жиром, попросить деву в жены.

Поэтому ярый муж вдохновился и сказал:

– Коли доволен, отдай Обаву в жены!

Ураган стал печален и строг.

– Я возродил Скуфь, дабы вернуть сарам закон совести. А ты посмел просить у меня дочь, как ныне повелось? И делать выбор, словно ты государь?.. Нет, Важдай, не получишь Обаву, коли она сама тебя не пожелает взять.

И после этого спрятал ее в кибитке и не велел Обаве показываться на глаза ярому мужу, дабы не подвигнуть того на воровство возлюбленной и на судьбу вечных изгоев.

Дочь, вскормленная по закону целомудрия, тогда и слова не обронила, молча исполнила волю отца, однако стала задумчивой и неподвижной, словно оторопь взяла, и, если Ураган говорил ей что-либо, не отвечала и не поднимала очей. Он уж начал думать, не девичья ли это тоска по ярому мужу, способная довести до смерти? И впрямь, не отдать ли ее за Важдая? Коли не сыскать государю невесты и не жениться в другой раз, пусть Обава родит достойного наследника, коего не ярый муж, а он, Ураган, вскормит, напитает государевым достоинством и таинством части, и коему по чести будет владычествовать в сарских необъятных землях.

Когда же птица Сирин пропела прощальную песнь и вернулась в клетку Тарбиты, а сары откочевали в теплую степь и переселились из шатров и кибиток в просторные дворцовые палаты, занятый государственными хлопотами Ураган не заходил на женскую половину и потому вовсе перестал видеть Обаву. Но однажды пошел к ней за советом и застал дочь преображенной – веселой и стремительной, каковой бывала всегда, да еще и наряженной в дорогой, цвета утреннего неба, плащ, под которым угадывался тугой и стройный девичий стан.

В палатах ярко пылал трубный очаг, и огонь словно напитывал ее яблочной хрусткой спелостью.

Ураган залюбовался невольно и уж готов был уступить своему нраву да сказать: мол, тому и быть, возьми ярого мужа, нет тебе лучше пары во всем государстве!

Но не успел и рта раскрыть.

– Не пойду за Важдая, – упредила чуткая Обава. – Не позволю тебе переступить через свои старания и гордость.

Ураган вздохнул облегченно:

– Благодарю тебя. Иного и не желал услышать... Но тебе следует совершить оглас, как велит наш обычай.

– Прежде тебе бы след огласить невесту, Ураган, – заметила Обава. – Твой роковой срок ныне заканчивается.