Роковой сон - [39]

Леди Матильда медленно шла по холлу, держа в руках заздравный кубок с вином. На ней было зеленое платье с длинными свисающими рукавами и волочащимся по полу шлейфом. Зеленая вуаль покрывала бледно-золотые волосы, заплетенные в две косы, доходящие почти до колен, надо лбом сверкала усыпанная драгоценностями пряжка. На бледном сосредоточенном лице ярко выделялись губы, глаза были устремлены на кубок.

Она подошла к столу на подиуме с той стороны, где сидел герцог, подняв кубок, произнесла голосом, похожим на журчание ручейка:

— Будьте здоровы, ваша светлость!

Она подняла глаза, и на герцога полыхнуло зеленое пламя. Когда Матильда сделала реверанс и поднесла к губам кубок, он быстро встал. Женщина вздрогнула и отступила, но, мгновенно придя в себя, подала кубок гостю. Лишь слабый румянец на щеках выдал ее внезапный испуг. Блеск золота и великолепие пурпура ослепляли ее, а смуглое лицо против воли притягивало взгляд.

Вильгельм взял кубок из рук дамы.

— Леди, я пью за вас, — сказал он низким голосом и нарочито подчеркнутым движением, которое было замечено многими, повернул кубок так, чтобы прикоснуться губами к тому краю, откуда отпила она.

Воцарилась глубокая тишина, все взгляды были устремлены на герцога, кроме взгляда графа, который рассеянно изучал солонки на столе.

Герцог отставил кубок и протянул даме руку, чтобы провести на место рядом с собой. Опущенные веки Матильды лишь слегка вздрогнули, когда сильные мужские пальцы сжали ее ладонь. Тишина нарушилась. Будто вспомнив о хороших манерах, те, кто с упоением наблюдали за маленькой мизансценой, продолжили свои разговоры и бросали взгляды в сторону герцога не чаще, чем это было прилично. Что до герцога, то казалось, они с Матильдой находятся в пустыне, так мало обращал он внимания на присутствующих. Положив правую руку на резное дерево кресла, Вильгельм полуотвернулся от графа Болдуина и пытался вовлечь даму в разговор.

Но она была удивительно немногословной. В ответ на его вопросы слышалось только «да» или «нет», а взгляд и вообще нельзя было уловить.

Граф Болдуин был занят едой и сидящим напротив Робером де Мортеном. Тостиг развалился в кресле и в переменах блюд гладил белые ручки Юдит. Он сильно напился и по прошествии времени становился все более шумным и багровел. Его грубый смех все чаще и чаще перекрывал шум болтовни, вино проливалось на тунику. Тостиг начал выкрикивать здравицы.

— Ваше здоровье! — крикнул он, вставая и пошатываясь. — Пью за вас, Вильгельм Нормандский!

Герцог обернулся. Когда он увидел, насколько Тостиг пьян, на его лице промелькнуло презрительное выражение, но все же кубок был вежливо поднят в ответ и выпит. Вновь повернувшись к Матильде, Вильгельм спросил:

— Тостиг надел обручальное кольцо на палец вашей сестры? А вы не догадываетесь, зачем я снова приехал во Фландрию?

— Милорд, я мало понимаю в государственных делах, — холодно ответила Матильда. Если она думала поставить герцога таким ответом на место, то плохо его знала.

— У меня скорее сердечное дело, леди, — улыбаясь, ответил он.

Дама не могла не поддаться искушению съязвить:

— Вот уж не предполагала, милорд, что Сражающийся Герцог интересуется такими вещами.

— Видит Бог, — ответил Вильгельм, — мне кажется, я уже больше ничем, кроме этого, не интересуюсь.

Матильда прикусила губу. Под скатертью рука герцога внезапно легла на ее руки, и сильно сжала их. Сердитый румянец появился на щеках Матильды, под пальцами Вильгельма лихорадочно бился пульс. Юноша удовлетворенно улыбнулся.

— Так под вашим спокойствием скрывается пламя, моя прелесть? — быстрым шепотом спросил он. — Скажите, вы вся изо льда или в ваших жилах все же течет кровь?

Матильда отдернула руки.

— Если я и горю, то не из-за мужчины, — парировала она с пренебрежительным видом. Но страстность его взгляда заставила ее отвести глаза и отвернуться.

— Клянусь головой, леди, вы скоро пожалеете о своих словах!

— Ваша светлость, — с достоинством сказала Матильда, — вы разговариваете с женщиной, которая уже побывала в супружеской постели.

Он только рассмеялся в ответ. Матильда же подумала, что этот смех выдает в нем незаконнорожденного, и презрительно скривила губы. Но своим вопросом герцог удивил:

— Нашли ли вы мужчину, достаточно сильного, чтобы сокрушить ваши укрепления, о, Стереженое Сердце?

Быстрым взглядом леди изучающе посмотрела ему в лицо. Вздрогнув, она непроизвольно, как бы защищаясь, скрестила на груди руки.

— Мои укрепления достаточно надежны и, благодарю Господа, останутся такими до конца дней моих, — ответила она.

— Вы, леди, бросаете мне вызов? Решили поднять восстание? Что вы слышали обо мне, вы, которая назвала меня Сражающимся Герцогом?

— Я вам не подчиняюсь, милорд. А если меня и можно сравнить с обнесенной стенами цитаделью, то я нахожусь вне ваших границ.

— И Донфрон был в таком же положении, а сейчас называет хозяином именно меня. — Герцог умолк, и женщина вопросительно посмотрела на него. — И вы, Матильда, назовете, — многозначительно сказал герцог. — Я принимаю ваш вызов.

Щеки леди вспыхнули гневным румянцем, но она решила, что лучше будет сохранять спокойствие, и, давая герцогу понять, что он зашел слишком далеко, демонстративно отвернулась и обратила все свое внимание на сидящего неподалеку Робера де Мортена. Но ничто не могло смутить Вильгельма. Дама все время чувствовала, что он смотрит на нее, как на свою собственность, и была просто счастлива, когда пир наконец подошел к концу. Вместе с матерью и сестрой Матильда поднялась наверх, причем все обратили внимание, что выглядела она задумчиво и постоянно теребила свою толстую косу, как всегда делала, когда мысли ее блуждали далеко. Графиня хотела что-то ей сказать, но передумала и молча ушла в свою спальню. Фрейлины сели за шитье, но когда одна из них решила подать Матильде ее вышивку, то была отослана прочь нетерпеливым жестом, а погруженная в свои невеселые мысли дама уединилась у окна, где и стояла в задумчивости, вырисовывая пальцем узоры на роговой пластинке.