Роковой портрет - [96]

Я изо всех сил старалась помочь способной Маргарите найти себе занятие в жизни, как нашла его я. Она повторяла: глупо ломать себе голову над тем, талантлив Джон или нет. Я пыталась последовать ее совету и одновременно искала способы восстановить доверие к Джону. Добавляя в лекарство щепотку еще какого-нибудь снадобья, я все время напоминала себе: все мои мечты осуществились, хотя и не полностью. У меня есть муж, которого я хотела, дом, который я хотела, и еще Томми, освещавший мою жизнь, чего я прежде и представить себе не могла. Конечно, можно научиться жить с реальностью, не во всем совпадающей с мечтами. Конечно, мы найдем компромисс.

Втайне меня раздражало, что Джон и доктор Батс не разрабатывают никаких важных медицинских теорий, а только переписываются с итальянскими учеными (эту мысль, кстати подбросила им я), но я старалась не думать об этом. Размышляя, как пристроить к делу Маргариту, я решила, что всем будет хорошо, если я стану предлагать им темы для переписки с Весалием. Мне понравилась эта идея. Как-то вечером я ненароком спросила:

— Почему бы вам не попросить его подумать над тем, насколько глубоко Гален знал анатомию человека? — Бледные глаза доктора Батса загорелись, он начал потирать руки. — Может быть, его знания были более поверхностны, чем мы думаем.

Джон удивленно рассмеялся, как будто я выдала какой-то важный секрет (хотя все дошедшие до нас теории Галена основывались на экспериментах не с людьми, а со свиньями; это было общеизвестно).

— Да ты иконоборка, Мег. — Джон мягко усмехнулся. — Но мысль верная. Почему бы нам об этом не подумать?

Снова почувствовав себя уютнее в замужестве, я смогла оценить, как свободно, иронично Джон вел себя по отношению к наставнику. Как-то вечером я удивила их, громко расхохотавшись на анекдот о некоем слуге Эдди из медицинского колледжа. Когда его нанимали на работу, Эдди говорил, что его жена умерла в Ворчестере два года назад, и живописал, как горячо молился на ее могиле. Но когда он получил разрешение на второй брак, предположительно усопшая жена приехала его искать. Что-то трогательное было в том, как они хотели рассказать мне эту смешную историю, в том, как старались перещеголять друг друга в остроумии и радовались своим шуткам.

— В конце концов он сказал: «Ну что ж, я счастлив, что она жива, это прекрасная женщина», — хмыкнул Батс.

— А Батс говорит ему: «Да, но боюсь, что вы не столь прекрасны, коли собирались жениться на другой женщине. Разве вы не говорили мне, что она умерла?» — вставил Джон. — Однако Эдди не растерялся. Не моргнув глазом он невозмутимо ответил: «Но в ее смерти меня уверяли в Ворчестере!» Батс рассердился и закричал: «Так, значит, вы лгали, когда утверждали, будто рыдали на ее могиле?»

— И знаете, что он ответил? — выпалил Батс, и оба расхохотались. — «Разумеется, рыдал, но я был так потрясен, что не заглянул внутрь».

А иногда вечерами мы оставались одни. Как будто между нами ничего не произошло, Джон постепенно снова начал рассказывать мне новости о придворных группировках, заговорах и контрзаговорах. Люди королевы Екатерины Арагонской являлись друзьями отца — герцог Норфолк, посол императора Карла V Шапюи, епископ Фишер, епископ Стоксли. Все они, как один, были пылкими католиками, но их влияние убывало. Растущие ряды врагов отца включали почти все окружение Анны Болейн, чья красота расцветала, а власть усиливалась с каждым днем, хотя дело о разводе короля оставалось еще далеко от разрешения.

Джон смущенно посмеивался, передавая ответ Анны Болейн одной из придворных дам, что она бы с радостью сбросила всех испанцев в море, что на королеву ей наплевать и что лучше пусть ее повесят, чем она признает Екатерину своей госпожой. Самый влиятельный в усиливающемся окружении Анны, чужак при дворе, Томас Кромвель, самоучка, сын кузнеца из Путни, прежде чем поступить на службу к кардиналу Уолси, служил наемником в Италии и добывал себе на пропитание торговлей шерстью в Англии. Потом женился на богатой наследнице. Он удержался после ареста и смерти Уолси и, не имея ни одного титула, отражающего размеры его реальной власти, как-то умудрился стать членом тайного королевского совета. Он, как и Анна Болейн, симпатизировал библеистам и принадлежал к тем людям, которые не намерены мучиться сомнениями, помогать или не помогать королю сбросить папское иго, если это посодействует его женитьбе (и поможет продвинуть собственную карьеру).

— У него маленькие свирепые глаза хищной птицы, — встревоженно говорил Джон. — Но он очень умный человек. Манипулятор. Политик, способный потягаться с твоим отцом. И метит на его место.

Как-то апрельским вечером, когда в воздухе снова послышалось птичье пение, я почувствовала: из-за своих секретов и недовольств я слишком отдалилась от мужа и сама стала обманщицей, в то время как он при всех тайнах своего прошлого давал мне лишь чистую любовь. Однажды мы гуляли под расцветающими яблонями, и Джон собрал букетик примул, собираясь посыпать ими кровать. Когда он прижался ко мне, я пробормотала: «Я устала», — но мое сердце стучало уже по-другому. Мы слишком долго были далеки друг от друга, подумала я. И обняла его в ответ. Пора заключать мир. После он пробормотал «спасибо», а встав утром, дольше обычного заботливо суетился вокруг меня, целовал в голову и подтыкал одеяло.