Роковой портрет - [88]

Когда он уехал, я остался один. И испугался. Конечно, испугался. Мне не разрешили общаться ни с матерью, ни с сестрами, ни с другими родными, о которых мне позволено было знать. Но я не сдался даже тогда, когда архиепископ Мортон принялся уговаривать меня поехать к Гилдфордам и помириться с Эдуардом. «Нет, — сказал я, — если уж куда-нибудь ехать, то за границу. Лучше к тетке в Бургундию, чем опять жить с братом». Вот куда завели меня тогда гордыня и амбиции. Сначала я потерял брата, а потом и родину.

Но этим дело не кончилось. Перед отъездом в Бургундию я писал матери. Она тогда опять находилась при дворе. Ее распирало от счастья, что в результате сделки, которую она и Мортон заключили с Генрихом, ее дочь стала королевой Англии. Я писал ей ужасные письма, в которых обвинял ее в том, что своим амбициям она принесла в жертву сыновей, упрекал во лжи, в предательстве памяти отца, в том, что она забыла Бога. Она была сложным человеком, но таких упреков не заслуживала. И она встретилась со мной. Умоляла. Однако я, испытывая, как мне казалось, праведный гнев, не простил ее. Вообще-то я не хотел кричать. Я думал, это начало переговоров. Дело не просто в моих плохих манерах. Нас ведь готовили к бешенству и шантажу, соответственно воспитывали. Так поступала и она, так поступали все в моей семье.

Но мы не закончили ссору — Генрих узнал о нашей встрече. А он играл не по нашим правилам. Старый король гневался спокойно, упорно. Он сказал: она нарушила условия пакта и заслуживает наказания. Больше я ее не видел. Меня вышвырнули в Бургундию, а ее отправили в аббатство Бермондси. Они читали ее письма, и мы не могли переписываться. А потом она умерла. — Джон смотрел в огонь. По его щекам текли слезы. Он словно забыл про меня и рассказывал сам себе. — Так из-за своего характера я потерял и мать. А уж она-то потеряла из-за него все. — Я стиснула ему руку. Вдруг он посмотрел прямо мне в глаза — яркая голубая вспышка — и засмеялся, но нехорошим смехом, полным боли и отвращения к себе. — И знаешь что? Бунт одинокого мальчишки ни к чему не привел. Ради идеи я ополчился на всю свою семью, и все обернулось дурной шуткой — шуткой надо мной.

— О чем ты? — прошептала я.

— Они не разрешили моей матери пойти на похороны Елизаветы, но я видел ее перед смертью. Узнав, что она родила мертвого ребенка и сама при смерти, я примчался из Бургундии, взял laissez-passer[18] на имя своего грума, нацепил его одежду и просто ускакал. Мне повезло — я быстро узнал. О моей сестре, королеве Англии, много говорили в Бургундии. Моя тетка следила за всем. А я был уже мужчиной двадцати девяти лет и достаточно помудрел, чтобы услышать свое сердце, сказавшее мне: «Твоя сестра умирает, поезжай к ней». Но прежняя бесшабашность никуда не делась. Я тосковал по родине, хотел быть там, где воздух пахнет жизнью и люди на улицах говорят по-английски. Я сделал это просто потому, что у меня получилось, все еще искал смертельной опасности.

— И что?

Я дрожала. Казалось, Джон меня не слышал. Он весь был в прошлом.

— Я подкупил человека, взявшегося передать записку… Меня провели… Елизавета жила в королевских покоях Тауэра… Она лежала на кровати, очень бледная. Рыжие волосы поседели, под глазами синяки, морщины. Она раздулась и погрубела, и я никогда бы не узнал в ней девочку, которую последний раз видел в Вестминстере почти двадцать лет назад, если бы, завидев меня, она не улыбнулась. От улыбки она помолодела. Лицом Елизавета походила на моего отца — красивая, чувственная, с полными, смеющимися розовыми губами… И вот это все вернулось. Глаза, как солнце, осветили ее лицо. Она села на кровати и сказала: «Ричард… Никогда не думала, что ты придешь так… Господь тебя привел». Потом у нее задрожали руки и искривилось лицо. Она позвала девушку и попросила принести ей сундучок с бумагами. «Я кое-что должна показать тебе, прежде чем умру. — Она погладила мое лицо. — Не думала тебя еще увидеть. По крайней мере так. С миром». Я и представить себе не мог, как она мне обрадуется. Когда принесли сундучок, она всех отослала и велела достать пергамент. Сил сделать это самой у нее не было. «Прочти, Ричард», — попросила она. Тихо, но настойчиво.

При слабом свете мне понадобилось несколько секунд, чтобы разобрать потускневшие чернила ветхого документа. Но когда я начал читать, кровь бросилась мне в голову. Слава богу, я не упал — так у меня все закружилось перед глазами.

Это было письмо, написанное ею мне много лет назад, в самом начале правления Генриха, во время смуты. Она каждый день боялась, вдруг я окажусь во главе каких-нибудь войск, двинувшихся на Англию. Сколько бы Генрих ни уверял ее, будто дядя Ричард убил нас с Эдуардом, до конца она не знала, где правда. Они не верили друг другу. А она даже не была уверена, хочет ли видеть меня живым. Ибо если бы я вернул трон, что сталось бы с ее детьми? И на всякий случай в своем письме она молила меня о защите. Она пыталась сменить гнев возвращающегося отомстить брата на милость. Мужу она письма не показывала.

Она писала о произошедшем много лет назад, до нашего появления на свет. Оказывается, она видела доказательство того, что до тайной женитьбы на нашей матери наш отец действительно подписал секретный брачный контракт с другой женщиной. Именно в этом обвинял его дядя Ричард, отстраняя нас с Эдуардом от власти. Но я всегда считал — он лжет. Однако Елизавета утверждала — Ричард говорил правду. Она видела злосчастный документ: законное обязательство жениться на леди Элеоноре Батлер. Датировано 1462 годом, за много лет до венчания наших родителей. Составлено и подписано Робертом Стилингтоном, женихом и невестой. Правда, епископ Стилингтон под присягой уверял парламент, будто такого документа никогда не существовало. Но к тому времени ему уже никто не мог возразить. Леди Элеонора умерла в монастыре много лет назад. Отцу она, должно быть, обрыдла, как только он добился ее, и, перекинувшись на какую-нибудь хорошенькую вдовушку не очень строгих правил, он, наверное, испугался, как бы леди Элеонора не принудила его выполнить то пустое обещание. Так или иначе, Стилингтон позволил сжечь контракт. — Джон вернулся в настоящее и посмотрел на меня, потрясенный той давнишней историей. — Я глаз не мог отвести от ее письма. «Но, Елизавета… значит… значит…» — начал я, а закончить не смог. Я лишился дара речи. Она ответила: «Да». Елизавета говорила спокойнее меня, но она имела возможность многие годы обдумывать последствия всей коллизии. «Значит, отец, когда женился на матери, не был свободен. Значит, он двоеженец, а мы незаконнорожденные, как и утверждал дядя Ричард». — «Где же ты видела брачный контракт?» — спросил я. «Стилингтон принес его матери. — Она засмеялась нашим семейным смехом — последний слабый волчий вой, вызов судьбе. — После смерти отца. Он сказал, она должна просить Бога направить ее. Может быть, он действительно верил, что из-за какой-то бумажки она откажется от мысли посадить на трон своих детей. Наверное, он плохо ее знал. Конечно, она сожгла контракт. Я это видела и не попыталась остановить ее. Я также не помешала Генриху вернуть мне права на корону, когда мы выиграли войну. Зачем? Меня воспитывали во время войны и вдолбили, что я беспомощная девочка. А я хотела быть королевой Англии. Мы все знали — у Генриха весьма сомнительные права на трон. Я была нужна ему для восшествия на престол. Моя кровь придала ему законности. Он бы никогда не женился на незаконнорожденной». — «Почему ты сейчас мне это рассказываешь?» — спросил я. «Ты единственный, кто еще мечтает о прошлом. Эдуард давно отступился. Остальные умерли. Я сохранила письмо для тебя, ведь, не узнав правды, ты бы и дальше думал, что имеешь право на корону. Ты мог бы погубить моего мальчика. А я этого очень боюсь. Мои дети не похожи на нас. Они не такие жестокие, они родились в мирные времена. Мой сын Артур мог бы стать королем, которым бы все гордились, — королем Камелота. Но он умер. — Сделанная из прочного материала, она и бровью не повела. — Остался только маленький Гарри. Ему девять лет. Он такой же упрямый, как и его отец, но пока еще ребенок. Я не хочу, чтобы ты погубил его. Сбереги его. Ты обещаешь мне, Ричард? Ты помолишься со мной, чтобы Господь благословил правление Гарри?»