Роковой портрет - [52]

— Так скажи мне, что ты ей дала? — В его вопросе слышался неподдельный интерес, больше ничего. — Твой отец говорил про какую-то микстуру. — Я подняла глаза и увидела добрые глаза, столь памятные мне еще по классной комнате. Он смотрел так, когда хотел что-нибудь из нас вытянуть. — Я весь внимание. — Это была правда.

И вдруг я поняла: он не будет надо мной смеяться, — но ответила все-таки несколько смущенно:

— Ну… я ждала тебя… и дала ей кору ивы. Мне о ней очень давно рассказала торговка с Баклерсбери. Говорят, она понижает жар. Один раз она меня уже выручила, а я была в отчаянии. Я подумала, вдруг поможет… Наверное, нам просто повезло…

Мой голос растворился в тишине. Он улыбнулся, но не насмешливо, а искренне заинтересовавшись. Я видела — мой рассказ произвел на него впечатление. Сколько же в нем эгоизма, гордости, но вместе с тем я так любила его простоту. А когда увидела, что он навострил уши, узнав о неизвестном ему, но чудесным образом подействовавшем лекарстве, мне почему-то стало легче. Возможно, его скромность объясняется тем, что он дитя войны; возможно, его сформировали страдания, которые мы, дети благополучного мирного времени, просто не в состоянии понять.

— Кора ивы… вот, значит, как, — пробормотал он. — Ну что ж, у тебя золотые руки и верная интуиция. Пожалуй, расскажу доктору Батсу, я ведь теперь буду с ним работать. Мы сможем повторить эксперимент и попытаться понять, почему она помогает. Ты не возражаешь, Мег?

Конечно, нет. Мне бы польстило, если бы мои доморощенные лекарства хоть как-то помогли в его медицинской карьере. Я покраснела, но теперь от удовольствия, а не от сознания наготы, и продолжила уже смелее:

— Как хорошо, что кризис наступил раньше, чем ты пустил ей кровь. Я боюсь кровопусканий.

Он не осудил мою медицинскую ересь, а лишь задумчиво улыбнулся.

— Да, — сказал он. — Я тоже иногда сомневаюсь в их действенности.

Он заметил мое смущение и, видимо, чтобы я почувствовала себя свободнее, тоже расправил и спокойно, не торопясь, натянул рубашку.

— Джон… — Я почерпнула мужество в плотской близости, решив задать вопрос, на который раньше не осмелилась бы. — Когда мы поженимся, ты расскажешь мне о своей семье? Я ведь не знаю, откуда ты, кто твои родители. Ты стал нашим учителем, появившись как бы ниоткуда… уже совсем взрослый…

Не то чтобы это действительно было для меня очень важно. Столь многие знакомые нам люди пришли ниоткуда, столь многие поднялись из руин войны, унесшей половину аристократии, погубившей немало состояний, приведшей к хаосу во всей стране. Кардинал Уолси был сыном мясника, управляющий его имениями Томас Кромвель — сыном пивовара, дед отца — пекарем. Джон всегда являлся членом нашего кружка, и этого достаточно. Но если мы соединимся в Боге, конечно же, мне нужно знать о его сестрах, братьях, родителях, откуда он родом.

Он повел глазами, рубашка на поджарой груди трепетала на ветру. Я чувствовала на себе его запах и медленно вдыхала воспоминания о близости. Он начал завязывать тесемки.

— У нас целая жизнь впереди. Конечно, я расскажу тебе свою историю, но не хочу выпаливать все разом. — Он подбирал слова. — Я рано потерял семью. Ты знаешь, мой отец умер. У меня был замечательный отчим, но его я тоже потерял. После этого жил у своей тетки в Бургундии, пока она не умерла, — продолжал он, глядя куда-то далеко-далеко. — Я тогда учился в Лувенском университете. Затем пустился путешествовать. Где я только не был молодым… — Он помедлил. — Все искал хоть кого-то из родных. Искал людей, знавших меня, когда закончилась война. Ты не знаешь и половины. Я ведь бывал не только в Северной Европе, а изъездил все королевство, жил за границей, в Ирландии, в Шотландии, но так никого и не нашел. У меня остался один-единственный брат, но мы никогда не ладили… — Лицо его стало печальным. — Он сейчас в Лондоне, но такой странный. Вернувшись, я хотел наладить наши отношения, но они остались прохладными. Бывают пропасти, которых не преодолеть.

Кажется, я понимала. Глядя на него, я почему-то вспомнила Елизавету и твердо решила при следующей встрече преодолеть отчуждение между нами.

— Вот так! — Джон вскочил на ноги и принялся искать бриджи. — А потом Эразм сказал мне и твоему отцу, что я обрету новую семью в братстве ученых. — Он натянул штаны и подал мою одежду — умело, как горничная какой-нибудь леди. — Я словно вернулся домой. Так началась моя новая жизнь. Сейчас все это, конечно, не важно, сейчас у меня есть ты. — Он засмеялся, завершая разговор. Я с грустью поняла, что не узнала практически ничего нового. Может быть, он навсегда останется загадкой. — Отныне мы будем друг для друга семьей. — Он попытался поцелуем разгладить складки на моем лбу. — И мне этого достаточно. — Он повернул меня и деловито склонился над тесемками. — Вдохни. — Он подоткнул высунувшийся край сорочки под лиф.

Я не была к этому готова. Несколько озадаченная его познаниями в хитростях женской одежды, чуть более язвительно, чем планировала, я пошутила:

— Вам бы в горничные к какой-нибудь леди, мастер Джон.

Он засмеялся и, словно на кукле, затянул тесемки. Джон не стыдился тайных знаний вязаных кружев и проворно, чуть ли не с гордостью пристегнул над тесемками мой скромный воротник, поднял чепец, натянул его мне на голову и ловко приладил, убрав волосы. Может быть, он мне что-то демонстрировал?