Роковой портрет - [23]

Вообще-то он считался хорошей партией. Его отец был старшим служащим в королевской сокровищнице. Но с ним всегда так скучно, а сам он такой напыщенный и самодовольный, что я никогда не стремилась к его обществу и уже не в первый раз подумала, что же нашла в нем хорошенькая умненькая Елизавета, в угоду отцу выйдя замуж за сына его коллеги. Задыхаясь от собственного счастья, я даже удивилась, почувствовав к ней жалость.

Когда я прокралась в ее комнату после мессы, Елизавета оказалась одна. Она приоделась и, откинувшись, сидела в кресле перед камином. В ее лице не было ни кровинки, и она не сразу меня узнала. Подле нее еще стоял отвратительный ночной горшок, покрытый запачканной тряпкой.

Я поняла, что мое присутствие нежелательно. Но от слабости она не могла сопротивляться тому, что я прослушала ее пульс и потрогала лоб (липкий и холодный). Постепенно мои опытные руки сломили ее нежелание говорить. Она оттаяла и сказала:

— Я, наверное, что-то съела.

Я кивнула. Она имела полное право как угодно объяснять свое недомогание.

— Позволь мне принести тебе имбирного чая, — попросила я. — Тебе станет лете. Может, поешь? — Она поморщилась, положила руку на живот и покачала головой. — Я принесу свой сундучок и сварю в камине чай. — Я старалась говорить бодро. — И посижу с тобой, пока ты будешь пить.

В моем сундучке чего только не было. Лекарства от лихорадки и озноба, средства от простуды и обморожения, от зубной и сердечной боли. Кувшинчики, навевающие воспоминания о Баклерсбери, ножи, мисочки, ступка, пестики, наконец, весы Джона Клемента для взвешивания порошков. И одинокий, увядающий в горшке имбирный корень: дорогостоящее, но очень хорошее средство от дурноты, намного лучше других известных мне, даже ржавого вяза или листьев немецкой ромашки. Я принялась нарезать в маленькую миску тонкие ломтики. Мне нравился спокойный ритуал, уверенность, с которой рука строгала экзотическую приправу из далекой страны. Вместе со снопами искр и медленно сгорающими в камине поленьями он убаюкает и меня, и мою сестру.

Ей было слишком плохо и не до Джона Клемента, и, радуясь спокойной теплой атмосфере, я начала рассказывать ей о лекарственных свойствах имбиря. Он вызывает потоотделение. Сам король считает его средством от чумы. Это верная помощь при коликах, а имбирный компресс налицо или грудь выводит мокроту. Когда я повесила миску с водой на огонь, Елизавета подтянулась повыше и заглянула в мою сокровищницу.

— У тебя так много всяких горшков, — слабо сказала она. — Как ты в них разбираешься? Скажи, ты не можешь перепутать… — она наугад вытащила две бутылочки, — этот и вот этот?

Я покачала головой, уверенная в своих знаниях.

— Никогда. Это слишком опасно. — Я засмеялась, увидев, что она вытащила калину и болотную мяту. — Особенно то, что ты достала, — прибавила я, воспользовавшись возможностью немножко похвастаться. — В левой руке у тебя растение, предотвращающее выкидыш. А то, что в другой руке, вызывает женское кровотечение. Деревенские женщины пользуются им, когда хотят избавиться от нежелательной беременности. Мятное масло. Лучше таких ошибок не делать.

Она испуганно поставила бутылочки обратно в сундучок, хотя и улыбаясь.

— Ух! А что у тебя еще есть? Приворотное зелье?

Я покачала головой.

— За этим лучше обратиться к деревенским колдуньям, — так же легко ответила я, пристально посмотрев на нее. Что-то еще, кроме болезни, читалось в ее взгляде. Если бы я так хорошо ее не знала, я бы сказала — отчаяние угодившего в капкан зверя. — В любом случае тебе не нужно приворотное зелье, — прибавила я как можно спокойнее и теплее. — Ты только что вышла замуж, у тебя блестящий молодой муж.

Опять затравленный взгляд, даже хуже — на самом дне его плескался горячий темный страх.

— …Да… хотя иногда, — она медленно начала формулировать мысль, которую, вероятно, прежде не облекала в слова, — я не уверена… каким мужем будет Уильям. Каким отцом. Мы ведь так мало знаем о людях, за которых выходим замуж… — Она замолчала. Взяла себя в руки. Затолкала затравленного зверя обратно в клетку и улыбнулась мне обычной вежливой улыбкой, одной из тех, что были мне так хорошо известны. — Смотри, Мег, вода кипит.

И вдруг воздух наполнился не сожалениями и невысказанными тайнами, а пряным запахом горячего имбиря.

Имбирный запах преследовал нас все утро. Это был день лекарств. Укрыв уснувшую Елизавету одеялом и спустившись вниз, я обнаружила в гостиной Маргариту Ропер. Она сидела одна и смотрела в окно. На столе лежали ноты и виола, но я не слышала музыки.

— Я почуяла запах имбирного чая. — Маргарита говорила мягко, как всегда. Она была моей любимицей среди сестер, ближе всего по возрасту, кроме того, я чаще, чем с другими, жила с ней в одной комнате и спала в одной постели; эта спокойная, добрая, всегда чуткая девушка теперь, несмотря на всю свою невозмутимость, считалась самой ученой женщиной Англии (эту репутацию ревностно поддерживал отец). — Ты, наверное, помогала Елизавете? Как она себя чувствует?

— Неважно, — уклончиво ответила я. Пусть уж Елизавета сама рассказывает про свои болезни. — Но сейчас она спит.