Роковой портрет - [136]

Когда он тихонько вернулся в дом, от негодования у него все еще кружилась голова. Не привлекая внимания, он осторожно поднялся к себе, словно опасаясь шумом потревожить еще какие-нибудь семейные тайны. Теперь он не мог писать Мег и Елизавету как прежде. Открытие внесло дополнительный смысл в его картину, изображающую бесплодное тщеславие. Все та же история; все та же неумолимая судьба. Не отдавая себе полностью отчета в своих действиях, Гольбейн передвинул их влево. Мег теперь потерянно стояла с самого края и держала в руках книгу с чистыми страницами, а коварная Елизавета, вытеснив ее, решительно снимала перчатку и через весь зал многозначительно смотрела на призрачного Джона.

Получилось. Это обогатило картину. Две женщины — воплощенное разногласие и дисгармония — стали прекрасным контрастом к счастливым, обменявшимся рукавами сестрам, сидевшим в противоположном углу. Стремясь усилить дисгармонию, он пририсовал на буфете позади Мег и Елизаветы перевернутую лютню. Рядом с ней между головами женщин он поставил тарелку. Еще один-французский каламбур. «Pas dans la même assiette» означало «на ножах», «не в ладах», но буквально — «не в одной тарелке».

Как еще усилить свою мысль? Он добавил книги. На буфет возле Мег он положил «Утешение философией» Боэция, а предательница Елизавета со злой иронией зажала под мышкой «Epistolae Morales» Сенеки. Он остановился, почесал голову, раздумывая, что еще можно сделать, и понял, что, кажется, закончил картину. Ганс чувствовал себя разбитым. Осторожно налил в баночки воду и масло и начал медленно мыть кисти. Он не хотел есть, не хотел пить, не хотел больше думать. Ганс не хотел даже спать. Он хотел одного — чтобы приехала Мег.

Последняя в этот день небольшая кавалькада из лошадей и пони прибыла к заходу солнца — молодой Джон, его жена Анна, впереди трое их детей, а за ними Мег и ее маленький Томми. Гольбейн ждал их в саду под шелковицей, посаженной Маргаритой Ропер в честь отца, и терпеливо наблюдал, как удлиняются тени.

Остальные, услышав конский топот и храп и скрип кожаных седел, высыпали из дома встретить родных. Гольбейн сделал все, чтобы первым пробиться к Мег, так что именно за него ухватились ее усталые руки, покрытые простой коричневой шерстяной тканью, когда она наконец-то спустилась на землю. Он стоял перед ней и от радости, что снова видит любимое лицо, забыл убрать руку с ее пояса. Робкую улыбку и взгляд из-под ресниц он счел достаточным вознаграждением за приезд сюда. Мег рассмеялась и, ловко высвободившись, отступила назад.

— Рада вас видеть, — сказала она, прежде чем обратиться к своему сонному сыну с орлиным носом Джона Клемента, с трудом удерживавшемуся на пони позади нее. — Давай, Томми.

И протянув руки, она помогла ему спуститься. В ней появилась какая-то новая застенчивость, думал он, по-хозяйски шагая за ними к дому, но глаза сияют, как будто он дал ей надежду на спасение, о чем она и не мечтала. И это исполнило его воодушевления, которое он не осмеливался назвать по имени. У Гольбейна не хватило духу попытаться овладеть ее вниманием, пока не закончились все приветствия и объятия. Он стоял в стороне, не отрывая от нее взгляда. Сердце так бухало в груди, его так переполняли чувства, что он почти не дышал и старался лишь согнать с лица выражение дурацкого обожания. Наконец она обняла последнего родственника и подошла к нему. Ее лицо светилось счастьем.

— Как прежде, правда? — сказала она. А затем, более пристально посмотрев на него, добавила: — Вы так тихо стоите здесь в углу, мастер Ганс.

Он не знал, что ответить. Он все еще не дышал, но ему уже было все равно, как это смотрится со стороны.

— О! — Он смущенно не поднимал взгляда с ее рук, поскольку не осмеливался посмотреть в глаза. — Я работал. Вы же знаете, как это бывает. Думаю, просто устал.

Но при этом у него было такое чувство, будто он вообще никогда не сможет заснуть.

— Маргарита сказала, вы начали все сначала. — Мег не отводила от него взгляда. — Мне так хочется посмотреть.

«Может, взять сейчас и показать? — с надеждой подумал он. — Побыть с ней наедине?» Но почти сразу же отбросил заманчивую мысль. Она не пойдет. Ей нужно побыть с родными.

— Я сделал уже довольно много. И думал… завтра утром нужно отдохнуть. Сделать паузу. Теперь, когда вы приехали…

Или он слишком поторопился с приглашением? Она опустила глаза. Бросив испуганный взгляд на ее лицо, он увидел его совсем близко, но воспринял только слабый румянец, так красивший ее, и едва заметное движение подбородка. Он не мог поверить, но она кивала.

— Уилл сказал, в этом году огромный урожай яблок. — Она говорила спокойно, легко. — А Цецилия жалуется, что вы не выходили из комнаты с самого приезда. Вам, пожалуй, нужен свежий воздух. Мы могли бы собрать немного яблок. Вернемся к обеду. Возьмем у Маргариты корзины. Я сейчас попрошу ее.

Она улыбнулась, на секунду заглянув ему в глаза, и упорхнула к сестрам. Гольбейн лег спать, не чувствуя своего тела. Завтра он проведет с ней много часов, будет сидеть на яблоневой ветке и восхищаться сухими травинками у нее на юбке и золотым солнечным светом в волосах. Он заснул с улыбкой, уже слыша пьянящее жужжание ос и ощущая терпкий запах упавших яблок.