Роковой обет - [5]

– И ты снова положил святую в ее собственную могилу - туда, где уже лежал тот валлиец, ее заступник?

– Он был достойным человеком и выступал в защиту святой до последнего часа. Она не пожалела бы ему места в своей могиле. И мне всегда казалось, - доверительно промолвил Кадфаэль, - что она была довольна тем, как мы поступили. С тех пор она е раз являла свое могущество, совершив в Гвитерине множество великих чудес, - а разве стала бы она их творить, будучи обиженной? Однако меня слегка беспокоит то, что она не ниспослала нам какого-нибудь знамения, свидетельствующего о ее расположении и покровительстве. Это донельзя обрадовало бы приора Роберта и успокоило мою душу. Правда, чудеса у нас, конечно, бывали, но не гвитеринским чета - все какие-то мелкие да сомнительные. Их нельзя однозначно расценить как знак ее милости. А что, ежели я все-таки разгневал ее? Ну ладно я - я-то знаю, кто покоится на алтаре, и коли поступил неправильно - да простит меня Бог. Но как быть с теми, кто в неведении приходят к этому алтарю с мольбой и надеждой? Неужто их чаяния тщетны - и все из-за меня?

– Сдается мне, - сочувственно промолвил Хью, - что брату Марку стоило бы поторопиться с принятием сана, чтобы освободить тебя от бремени. Если только, - добавил он с лукавой улыбкой, - сама Святая Уинифред не сжалится и не пошлет тебе знамение.

– Сколько я об этом ни думаю, - размышлял вслух Кадфаэль, - вижу, что лучшего выхода тогда не было. А такой результат устроил всех и там, в Гвитерине, и здесь, в аббатстве. Молодые получили возможность сыграть свадьбу и зажить счастливо, селение не лишилось своей святой, а она - своих паломников. Роберт получил что хотел или считает, что получил, а это в конечном счете одно и то же. А Шрусберийское аббатство обрело громкую славу, и теперь устраивает праздник, рассчитывая на толпы паломников и немалые барыши. Все довольны, и никто не в обиде. Если б только она, хотя бы намеком, дала мне понять, что я не ошибся.

– И ты никогда, никому об этом не проговорился?

– Ни словечком не обмолвился. правда, гвитеринцы и так все знают, - ответил Кадфаэль и усмехнулся, вспомнив о том, как прощался с сельчанами. - Им никто не рассказывал, да и нужды в этом не было - они сами сообразили. Когда мы увозили раку, они, все как один, явились на проводы, сами вызвались поднести и даже помогли нам снарядить маленький возок, чтобы везти раку с мощами. Приор Роберт возомнил, что это его заслуга, что именно он уломал гвитеринцев, даже самых несговорчивых, и радовался от всей души. Вот уж воистину святая простота. Узнать правду было бы для него ударом - особенно сейчас, когда он пишет книгу о житии Святой Уинифред и о том, как сопровождал ее мощи на пути в Шрусбери.

– У меня ни за что не хватило бы духу так огорчить беднягу, - сказал Хью. - Будем и дальше держать рот на замке - так но лучше для всех. Слава Богу, я не имею отношения к церковному праву; мое дело - следить за соблюдением мирских законов, что далеко не просто в стране, где закон попирается чуть и не на каждом шагу.

Не приходилось сомневаться в том, что Кадфаэль может рассчитывать на сохранение своего секрета. Впрочем, это подразумевалось само собой.

– Вы оба - и ты, Кадфаэль, и святая - говорите на одном языке, и надо полагать, прекрасно понимаете друг друга даже без слов. Когда, ты сказал, начнется ваш праздник - двадцать второго июня? Вот и посмотрим: вдруг она сжалится над тобой и ниспошлет чудо.

А почему бы и нет, размышлял Кадфаэль час спустя, направляясь к вечерне по зову колокола. Сам-то он навряд ли заслуживает такую честь, но среди множества паломников наверняка найдется и достойный особой милости - тот, чью молитву по справедливости невозможно отвергнуть. И если святая совершит чудо ради этого страждущего, он, Кадфаэль. смиренно примет это как знак ее одобрения. Пусть ее останки покоятся в восьмидесяти милях отсюда - что с того? Она ведь и в земной жизни претерпела мученическую смерть и была чудесным образом воскрешена. Что может значить расстояние для столь могущественной святой? Она, будь на то ее воля, вполне могла бы, оставаясь в одной могиле с Ризиартом на старом кладбище, где в зарослях боярышника мирно щебечут пташки, незримо бестелесным духом присутствовать и здесь, в раке, скрывающей кости недостойного Колумбаноса, пролившего кровь ближнего в угоду собственному суетному тщеславию.

Так или иначе, а к вечерне Кадфаэль явился в добром расположении духа: ему заметно полегчало от того, что он поделился своей тайной с другом. Некогда Кадфаэль и Хью Берингар встретились как противники, и каждый испробовал немало изощренных уловок, стараясь перехитрить другого. Соперничество позволило им оценить друг друга и понять, что у них - немолодого монаха, а наедине с собой Кадфаэль признавал, что лучшая пора его жизни уже миновала, и находившегося в самом начале пути честолюбивого дворянина - довольно много общего. Господь наделил Хью незаурядным умом и проницательностью, и, несмотря на молодость, он успел многого добиться в жизни. Хотя король Стефан был лишен власти и пребывал в заточении, никто не оспаривал у Берингара права занимать пост шерифа графства Шропшир, а отдохнуть от бремени общественных забот сей государственный муж мог на островке семейного счастья, в собственном городском доме на холме возле церкви Святой Марии, где его всегда ждала любящая жена и годовалый сынишка.