Роковой круиз - [3]

— Не может быть! — на этот раз кричала Дженис. — Кто бы ни была эта женщина, она по меньшей мере на десять лет моложе нас!

Все три женщины как по команде украдкой начали разглядывать себя в отражающих поверхностях салона, словно внезапно решили купить себе купальники. У каждой в голове крутилась вариация одной и той же темы: «Если это и в самом деле наша старинная подруга, то здесь замешана не хирургия, а магия».

— Но ведь это реально она! — настаивала Холли, переходя на подростковый сленг. Стоя на коленях, она смотрела в заднее окно. — Это Оливия Сенно, герцогиня Монтефалько...

— Графиня, — поправила ее Трейси. — И ты не видела ее восемь лет, Холли.

— Да хоть граф Монте-Кристо! Я уверена — она хочет, чтобы мы сдали назад.

Трейси резко затормозила, раздвигая толпу протестующе блеющих автомобилей грубой силой «дженерал моторс», и под отчаянные вопли Холли «Там тяжелобольная женщина! Ей нужна срочная помощь! Прочь!» стала сдавать назад, к Оливии. Сморщив от восторга носик, та пританцовывала на месте. Ее подруги улыбались с разной степенью уверенности. Лоск Оливии, как будто вышедшей из рекламного ролика о преимуществах фолиевой кислоты, вдруг заставил их всех осознать свои мокрые подмышки и тусклые волосы. Джен и Трейси были одеты в вытянувшиеся трикотажные шорты, а обрезанные ниже колена джинсы Холли обтянули ее слишком туго — вздумай она засунуть большой палец в карман, попытка закончилась бы вывихом.

Двадцать пять лет назад их четверка была неразлучна — боевая единица в ажурных черных чулках, синих форменных юбках из шотландки и небрежно наброшенных черных куртках из искусственной кожи от Дж. С. Пенни. Порочные и невинные одновременно, они шатались по коридорам школы Святой Урсулы, вызывающе хлопая жвачками и хамя всем, кто встречался им на пути. Крутые девчонки, никогда не ввязывавшиеся в драки, они открыто насмехались над правилами, но в одиннадцать вечера всегда были дома. Двадцать пять лет назад подруги стали называть себя «крестными матерями» в честь фильма, который посмотрели не менее десяти раз. Даже Холли, в жилах которой, в отличие от остальных, не было ни капли итальянской крови, пришлось придать своим льняным волосам цвет и текстуру ведьминой копны. В девятом классе они подняли на флагшток бюстгальтер необъятного размера. Из окна кабинета математики, расположенного на третьем этаже, девчонки наблюдали, как сестра Мэри Винсент сражается с мартовским ветром, пытаясь снять бюстгальтер и не сбить при этом на землю флаги ордена и Соединенных Штатов. Ей пришлось действовать самостоятельно, потому что дворник, кроткий человек по имени Вайли, так сконфузился, что от него не было никакого проку. В десятом классе, как только Дженис и Трейси получили водительские права и разрешение дедушки пользоваться по субботам его «бонневилем», подруги повадились приезжать в Бенниз Биф и снимать крутых нагловатых парней из Фентон Хай, после чего автомобиль с четырьмя парами на двух кожаных сиденьях парковался на стоянке позади поля для гольфа. Однажды они на спор выпили виски, который Дженис украла под барной стойкой в закусочной своего отца. Подружки пили виски, сидя на могиле Альфонса Капоне[2] на кладбище Святых Праведников. В одиннадцатом классе они написали аэрозольной краской на месте, где ставил свой автомобиль директор колледжа: «Мы пронесли варево на крышу Св. У!» В выпускном классе Оливия по уши увязла в романе со студентом из Лойолы, а Трейси заработала ужасную крапивницу и стерла руки до рубцов, потому что ей пришлось писать семестровые работы по английскому языку и гражданскому праву за себя и Ливи. Затем студент из Лойолы влюбился в Анну Крюченко, а Оливия взяла в классе изобразительного искусства ножницы и отрезала двадцатидюймовую косу Анны за неделю до выпускного бала.

Через несколько дней после бала матери Оливии сделали гистерэктомию. Женщины постарше мрачно перешептывались, Оливия целый месяц жила у Трейси и похудела на двадцать фунтов. Ее щеки ввалились, под скулами образовались огромные впадины, а огромные глаза казались еще больше из-за окаймлявших их темных кругов. В ту пору девушки носили пятый, седьмой и девятый размеры, а не второй и четвертый, как сейчас. Худоба еще не являлась обязательным требованием. Но из-за красоты похожей на привидение Оливии парни теряли голову и дрались, как лоси во время гона. Эти потасовки случались и на тротуаре перед домом Трейси. Щеки и живот Оливии так и остались впалыми на всю жизнь, но тогда она призналась Трейси, что дала обет не есть ничего, кроме хлеба, если ее мать выживет, и что каждый вечер она прячет свиные отбивные и гарнир в салфетку. Именно в тот день Трейси в первый и последний раз увидела, как Оливия плачет. Она не плакала даже в больнице во Флоренции.

Директор школы, матушка Бернард, терпеливо объясняла молоденьким сестрам (а среди монахинь тогда встречались и молоденькие, хотя с каждым годом их становилось все меньше), что плохие девушки бывают двух видов. У одних нет врожденной предрасположенности к злу, а у других есть. «Крестные матери», по ее мнению, относились к первым. Они вырастут и станут учителями, родят детей, сделают карьеру. Кто-то из них может даже уйти в монастырь.