Роковая тайна сестер Бронте - [261]

Покончив с этими нелегкими, но, в сущности, отрадными для меня хлопотами, я с чувством исполненного долга отправилась домой. А несколько дней спустя по моем прибытии ко мне вернулся мой горячо любимый супруг Эдвард Поль. Он был частично парализован и не мог передвигаться без посторонней помощи. Один из доставивших его людей, как выяснилось, был помощником капитана корабля, державшего курс в Портсмут в тот злополучный день, когда мой муж и мой дражайший сын Патрик вышли на арендованной рыбацкой лодке в открытое море.

Этот человек собственными глазами наблюдал страшную картину крушения лодки, которую неумолимые штормовые порывы разнесли в щепки стремительным ударом о риф. Моего бесценного супруга спасла лишь счастливая случайность. Корабль, направлявшийся в Портсмут, оказался всего в нескольких ярдах от места гибели лодки. Помощник капитана, рискуя собственной жизнью, бросился в штормовое море и вызволил Эдварда Поля из леденящих объятий Смерти.

Больше года мой бедный супруг провел в стенах портсмутской больницы (где его регулярно навещал его отважный спаситель) и около десяти месяцев из этого времени был в состоянии полного паралича рук и ног, усугубленного совершенной утратой функции речи. И лишь спустя эти десять месяцев дар речи стал постепенно возвращаться к нему, а также наметилась тенденция к подвижности рук. Только тогда врачи смогли доподлинно установить личность Эдварда Поля и выяснить его местожительство.

Я бесконечно счастлива, что мой возлюбленный супруг наконец вернулся ко мне, и неустанно благодарю Бога за это поистине чудесное избавление.

Пока мы живем втроем: я, мой дорогой Эдвард Поль и прелестная дочь леди Кэтрин. Но очень скоро юная Кэти выйдет замуж и покинет нас. Мне будет нелегко расстаться со своей милой подопечной. За то недолгое время, что мы провели вместе, я успела привязаться к девушке всем сердцем и проникнуться к ней подлинно материнским чувством. Но ничего не поделаешь: у каждого своя дорога, и мы должны уважать выбор своих близких. Так что, когда настанет тот благословенный день, который приведет мою дорогую Кэти к священному алтарю, чтобы навеки соединить ее с ее избранником, я искренне и горячо возрадуюсь вместе с нею.

Супруг мой медленно, но верно идет на поправку. Пока его речь затруднена: он говорит сбивчиво, произнося слова по слогам. В его руках хватает силы ровно настолько, чтобы удерживать обеденную ложку. Но, учитывая то, что было совсем недавно, — и это уже успех. Однако, главное — что особенно меня радует, — у Эдварда Поля с некоторых пор появились своеобразные ощущения в ногах.

Сначала это были лишь легкие покалывания при прикосновениях. Постепенно эти ощущения усилились. Теперь же мой муж уже способен совершать незначительные движения пальцами ног и ступнями. Все это дает мне самую светлую надежду, что со временем мой обожаемый супруг полностью оправится от своей страшной болезни и встанет на ноги.

И все же я ощущала какую-то неизъяснимую грусть. Некое ностальгическое сожаление о том, что я покинула ставший бесконечно близким моему сердцу суровый край величественных пустошей и горделивых холмов. И я решила снова побывать там, чтобы окунуться в сладостную негу своих живых и ярких воспоминаний, а также почтить память того уважаемого человека, который даровал мне чудесное спасение. Почившего с миром, таинственного Патрика. Достопочтенного Патрика Бронте. И в его лице — того Патрика, имя которого для меня так свято. Моего дражайшего сына.

Я оставила Эдварда Поля на временное попечение Кэти (в надежности которой нисколько не сомневаюсь), наняла экипаж и отправилась в Гаворт.

Прибыв на место, я в упоительном немом благоговении взошла на погост. Раньше, живя под кровлей гавортского пастората, я не решалась обращать свой взор к тому мрачному зрелищу, которое неизбежно открывалось обитателям этих мест. Теперь же я с какой-то странной для самой себя жадностью впивалась глазами в надгробия.

Я помнила, что преподобного Патрика Бронте похоронили сразу при входе в церковь, под каменными плитами пола. И не ошиблась: едва я вошла в храм, как перед моим взором мгновенно возникла целая череда надписей, содержащих фамилию Бронте — две Марии (старшая из которых в девичестве носила фамилию Брэнуэлл), Элизабет, Патрик Брэнуэлл, Эмили Джейн, Шарлотта Николлс, урожденная Бронте, и, наконец, достославный отец сего многочисленного семейства, преподобный Патрик Бронте.

Не было здесь лишь надписи с именем младшей из сестер — Энн, чье тело покоилось в Скарборо, вдали от места захоронения всех ее родных, а также — от бесконечно дорогого ее сердцу человека — безвременно почившего молодого викария Уильяма Уэйтмена. Могила этого уважаемого джентльмена находилась на гавортском кладбище, под благодатной сенью церкви святого Михаила.

Склонившись над этой мрачной летописью имен, я долго и отчаянно размышляла о том, как «может быть немирным сон у тех, кто спит в этой мирной земле»[112].

И тут мне явилась дерзая мысль. Мысль, ниспосланная мне, как подлинное озарение свыше. Все мы — живые и мертвые — неразрывно связаны единой невидимой нитью, наделенной могучей мистической силой, способной сплавить воедино две противоположные субстанции нашей Великой Непостижимой Вселенной —