Роковая тайна сестер Бронте - [2]

На самом деле в повседневной жизни меня никак нельзя было назвать нервозной, взбалмошной особой, склонной закатывать истерики по любому поводу, а то и вовсе за отсутствием оного. Не была я также предрасположена к внезапным нервным срывам и уж тем более отнюдь не страдала необратимыми расстройствами психики, способными выбить из привычного размеренного ритма жизни и резко толкнуть в омут невероятных безрассудств.

Собственно говоря, до недавнего времени у меня не было особых причин для переживаний и печали. Впрочем, временами я чувствовала, что мои глаза мгновенно застилаются влажной пеленой — однако подобное случаюсь крайне редко. В этих мимолетных эмоциональных всплесках не было ничего общего с подавленностью, угнетенностью духа. Скорее всего, они являлись результатом тихого, безмятежнейшего счастья, озарившего сияющими теплыми лучами цветущую весну моей жизни, ознаменованную бурным, полнокровным течением. Но, быть может, уже тогда в недрах моего сознания теснились скрытые предчувствия неких неведомых зловещих сил, словно бы притаившихся за моей спиной, только и ожидавших наиболее подходящего момента, чтобы нанести свой неизбежный сокрушительный удар, в единый миг рассеявший все призрачные иллюзии, погасивший последние дивные искры наивозможнейших земных упований. Когда же суждено было свершиться сей злополучной напасти, я была поистине безутешна. Не скрывая своего великого горя, не тая его внешних проявлений от равнодушных людских взоров, я плакала громко, навзрыд. Горячие слезы струились из моих страдальческих глаз бесконечным водопадом.

Вода… Она была мне ненавистна. Особенно — морская. Помнится, я долго стояла на коленях на пустынном берегу Северного моря… При одном упоминании этой страшной географической точки меня душит стремительный порыв отчаяния, смешанного с безграничным негодованием… Так вот, я стояла на коленях на самом краю безлюдного берега, уткнувшись пылающим лицом в холодный мокрый песок и, судорожно заломив за голову онемевшие руки, во весь голос, до хрипоты, проклинала эту безрассудную бурную стихию, беспощадную суровость неистово вскипающих волн, чьи пенистые валы мощнейшими стоками ниспадают к подножию диких холмов и скалистых ущелий.

Тогда я действительно ненавидела море. Ненавидела всем своим существом. Мне была поистине омерзительна та невообразимая двуличная лживость, какая вечно таится в его глубинах. Зачем манит оно случайных путников своим показным безмятежным спокойствием, дразнит, завлекает в разбросанные повсюду коварные сети, тогда как на самом деле в недрах его постоянно бушует непреходящая кровавая схватка? Никогда, никогда не найдут вожделенного упокоения тела и души тех несчастных, кому суждено было остаться на дне морском!

И тем не менее меня брала неизъяснимая досада, что я не принадлежу к их числу. Мною владело неодолимое желание тотчас же, не задумываясь, броситься в воду, чтобы ее злосчастная стихия приняла мое изможденное тело, в котором я уже не видела нужды, в свою суровую, ненасытную обитель. Мне не было дела до тех мучительных терзаний, каким неизбежно подверглась бы при этом моя немощная плоть. Все те неизъяснимые чувства и помыслы, что с неистовой силой всколыхнулись тогда в моем возбужденном сознании, были сведены лишь к единому отчаянному упованию: чтобы это безбрежное морское пространство любыми возможными способами вновь соединило меня с теми двоими, кого его невообразимая бесцеремонная жестокость отвратила от меня навеки.

Я бесшумно поднялась с колен и уже собралась было последовать своему непреклонному намерению, однако, вместо того, чтобы покорно предаться безраздельной власти неистово бушующих волн, я все еще продолжала стоять на небольшой песчаной насыпи возле их регулярно вздымающихся ослепительно-белоснежных гребней.

«В чем дело? — думала я. — Всего несколько быстрых движений — и я окажусь рядом с ними. Разве это не самая вожделенная цель всех возможнейших стремлений моего сердца? Сейчас мне выпал подходящий случай сломить наконец последнюю незримую преграду, разделяющую нас». Но, вопреки моим мыслям, теснившимся исключительно вокруг тех, кто находился в таком неизмеримом отдалении от всего земного, ступни мои инстинктивно впились мертвой хваткой в зыбкую поверхность холодного песка. Какая-то неведомая сила упорно держала меня на месте. Что такое? Неужели трусливый страх перед небытием обуздал мое сознание и сковал бездействием все мои члены? О, нет! Я совершенно убеждена, что вовсе не страх руководил тогда мною. Будь моя воля, я кинулась бы в море, не задумываясь. Но мое отчаяние достигло наивысшего предела: оно вконец сломило мою волю и оглушило сознание. И я была вынуждена покорно подчиниться велению Высшей Силы, не позволившей мне тогда действовать на свое усмотрение и погнавшей меня на поиски моего последнего прибежища в неведомую даль, неотвратимо лишив всякой надежды на новую вожделенную встречу с ними в непостижимой беспредельности иного мира.

В тот вечер, о котором я завела речь в самом начале своего повествования, моя путеводная звезда привела меня в неведомый поселок, затерянный среди множества громоздившихся по всей округе холмов. Вероятно, близилась полночь. Сумерки уже совершенно заволокли все окрестное пространство, но я, как обычно, упорно продолжала брести наугад, не разбирая дороги. Однако очень скоро на моем пути возникла какая-то странная преграда. Сначала я решила, что это обыкновенный высокий холм и сделала попытку обогнуть его стороною. Я преодолела солидное расстояние вдоль его склона, казавшегося скорее крутым, нежели отлогим, что с самого начала почудилось мне весьма подозрительным. Но еще пущее подозрение вселила в меня невообразимая ширина холма, который все тянулся и тянулся единой сплошной непроходимой стеной, резко пресекая мне дальнейший путь.