Роковая тайна сестер Бронте - [13]

— Что вы, сударыня, — рассмеялась Марта, — Господь с вами! При столь солидной разнице в возрасте, какая существовала между ними, едва ли подобное родство могло оказаться возможным: тому-то умершему господину шел восемьдесят четвертый год. Ну а нынешний наш хозяин, почитай, едва достиг средних лет. А как он вам показался, сударыня?

— Кто? — удивилась я.

— Да новый хозяин дома, конечно, кто ж еще?

— Разве я имела честь быть с ним знакомой?

— Ах да! Какое уж там знакомство: вас же выволокли из церкви едва живой! Надо сказать, ох и всполошили вы тогда всех нас! Но, хвала Господу, сейчас, как будто, все позади. Ну да вам, должно быть, все же довелось увидеть значительную часть обряда и, если это так, то, уж конечно, вашего внимания не мог обойти тот достопочтенный священнослужитель, что читал надгробную речь. Так он и есть наш новый хозяин.

Любопытство мое разгорелось до предела. Разумеется, я прекрасно помнила святого отца — такого человека просто невозможно было забыть. Поведение его уже с самого начала обряда казалось мне весьма подозрительным. И сейчас меня страшно одолевало желание дознаться-таки, какими, собственно, узами связаны между собой эти два джентльмена — прежний и нынешний владельцы этого загадочного жилища.

Поскольку мне так и не удалось получить прямого ответа на этот вопрос, я сочла вполне правомерным задать его вновь.

— Он приходился ему зятем, — ответила Марта.

— Простите?

— Зятем — супругом одной из дочерей усопшего мистера Патрика и его преемником по приходу… Да что с вами, сударыня? Почему вы все время вздрагиваете, стоит только мне произнести имя покойного хозяина? Я ведь заметила: это происходит с вами уже не впервые. Давеча было то же самое.

— И правда! — вмешалась Эмма. — В чем дело, милейшая сударыня? Может быть, вас тревожат какие-то недобрые мысли? Вам, верно, неприятно это имя? Ежели вы соблаговолите открыть нам причину ваших невзгод, то мы вполне готовы поручиться, что ваша тайна будет сохранена. Даже не беспокойтесь на этот счет — наше молчание к вашим услугам, вы можете положиться на это так же, как и на то содействие с нашей стороны, какое будет нам по силам оказать вам.

— Да, — поддержала ее Марта, — коли дело лишь в этом, так, смею вас заверить, вам совершенно нечего опасаться. Как вы, верно, заметили, места здесь глухие, безлюдные, что само по себе должно служить для вас весьма обнадеживающим признаком. К тому же живем мы уединенно и, если не считать хозяина, ни с кем не знаемся. Почти никто к нам не наведывается, чему чрезвычайно способствует весьма своеобразное расположение этого жилища. Вы увидите потом, наш дом значительно удален от всех здешних жилых помещений, он находится прямо-таки на отшибе. Это в буквальном смысле пресекает всякое общение даже с немногочисленными обитателями нашего угрюмого края, не говоря уже о наших добрых соседях, которые удостаивают эту дикую местность своим посещением только в самых крайних случаях. Правда, есть одно исключение: в этот дом изредка заглядывает некая довольно странная особа. Но мы уже настолько привыкли к ее неожиданным визитам, что они перестали заставать нас врасплох: мы с Эммой всегда готовы к внезапному появлению нашей эксцентричной гостьи.

— Однако, — поспешно добавила Эмма, — это обстоятельство ничуть не меняет дела. Вам, сударыня, отнюдь не следует остерегаться общества этой дамы. Хоть она — как бы это сказать — несколько не в себе, но, полагаю, — вполне безобидное создание. Впрочем, вам, должно быть, не слишком интересны все эти сведения, так ведь, милая сударыня?

— Я предпочла бы, — сказала я, — чтобы вы обращались ко мне по имени — Джейн Люси[3]. Не находите ли вы, что это звучит куда менее напыщенно и претенциозно, чем ваше вежливое, официальное «сударыня»?

— Вы говорите, вас зовут Джейн Люси? — переспросила Марта.

— Да, так и есть.

— Все это весьма странно.

— Что же?

— Да так, ничего. Прошу вас, не обращайте внимания на нас, старух, милая Джейн Люси. Лучше поделитесь с нами, какие беды гложут ваше сердце. Доверьтесь нам, и вы облегчите душу. Может быть, здесь вы найдете не только понимание и сочувствие, но и реальную поддержку.

Мне было совершенно очевидно, что в столь живом интересе моих благодетельниц к моей особе не могло быть и тени дурных намерений. Добрейшие хлопотливые старушки проявляли ко мне искреннюю заботу и внимание. Кроме того, они весьма охотно удовлетворяли мое, быть может, даже не слишком уместное любопытство в вопросах, касавшихся личной жизни их хозяев. Поэтому я была вполне расположена воздать им должное своей откровенностью.

Конечно, я отнюдь не желала, чтобы мое прошлое было предано огласке, но в подобных условиях эта возможность практически исключалась. А даже если бы такое все же случилось, я была твердо убеждена, что ни мое имя, ни имена моих близких не будут запятнаны позором, ибо в образе нашей жизни не было ровным счетом ничего зазорного — ничего, что могло бы нас очернить. Сама же столь неожиданно предоставленная возможность излить душу явилась для меня великим соблазном: ведь, не считая этих милых старых служанок, в целом мире не осталось ни единого человеческого существа, кто мог бы проявить хоть малейшее внимание к моей скромной персоне.