Роковая ошибка княгини - [61]

— Я же сказал вам, как только мне удастся убедить Леонида…

«Леонида Иннокентьевича?! А он-то здесь причём?!» — Александра почувствовала непреодолимое желание прямо сейчас распахнуть дверь, и спросить, что происходит, но это стоило бы ей жизни, бесспорно.

— Убедить? Похоже, ты используешь не те методы убеждения, мой дорогой друг, если дело до сих пор не лежит на моём столе! Он-то, может быть и не вашей, продажной, воробьёвской породы, но то, что он твой брат, увы, ещё не обещает ему протекцию от того же несчастного случая, или ночного нападения, например. С ним-то, понятное дело, Георгию будет не так весело, как с девчонкой, но я уверен, он не откажется вспомнить былое, и отнять ещё одну жизнь.

— Не смейте трогать моего брата! — Не сдержался Воробьёв. В голосе его было отчаяние.

— Я пока и не собираюсь его трогать. И, наверное, начну я всё же не с его, а с его жены. Или с сына? Кого он больше любит?

— Иван Кириллович, я прошу вас! — Взмолился Викентий Иннокентьевич. — Он сделает всё, как вы скажете… я постараюсь убедить его… только, умоляю, не трогайте Аннушку с Петенькой!

— Я даю тебе ровно два дня на него, и две недели на Александру. — Сухо произнёс Иван Кириллович. Сказал — как отрезал. Сашеньке и самой стало не по себе после этих его слов, хоть она и не до конца понимала, о чём речь. Можно было представить, каково было доктору Воробьёву.

— Иван Кирилович, два дня это очень мало, я боюсь не уложиться в такой срок! — Запричитал он.

— Так иди и скажи Михаилу, чтоб подождал. — Огрызнулся Гордеев. — Он у меня на хвосте, чтоб его, прямо по пятам идёт! И, что самое страшное, он обо всём догадывается.

«Нет, имя-то, конечно, довольно распространённое, — Принялась убеждать себя Александра. — И, конечно, совсем не обязательно, чтобы он имел в виду именно Волконского!»

— Он никогда ничего не докажет. — Тихо сказал Викентий Иннокентьевич. — А пока бумаги у нас, у него связаны руки. Вам незачем его бояться, ваше благородие.

— Боюсь тебя разочаровать, Викентий, но ему и не нужно будет ничего доказывать. — Сказал Иван Кириллович, и его тон был очень похож на Алёнин, когда она говорила о том, что Мишель вполне в состоянии помешать их замужеству. — И поэтому нам нужно сбить его со следа, лишить его всяческой возможности узнать правду, понимаешь? Было бы гораздо проще и его убить, но ситуацию усугубляет то, что он мой сын.

«Значит, всё-таки, о нём», убедилась Александра, окончательно переставшая что-либо понимать. Надо бы, наверное, было удивиться тому, как спокойно говорил Гордеев такие ужасные вещи, но она как-то уже и привыкла к его бесчеловечности, и никаких щедростей от него не ждала.

Слышал бы всё это Волконский, помечтала она. Уж он-то бы, наверное, сразу понял, о чём речь. Интересно, что же дорогой папенька так отчаянно пытался от него утаить?

— Я достану вам дело в ближайшие сроки, только, пожалуйста, не нужно никого убивать! — С мольбой в голосе произнёс измученный Воробьёв. — И, если у меня не получится за два дня, то дайте мне три, умоляю вас! Не трогайте моего брата. Я сделаю всё, что в моих силах, и даже больше, но, я прошу вас, не трогайте мою семью.

— Это дело должно было лежать на моём столе ещё вчера, чёрт возьми! — Воскликнул Гордеев. — Если Михаил доберётся до него раньше, нас обоих ждут очень большие неприятности, Викентий!

— Я это понимаю. Но, простите, о чём вы-то думали, когда затевали всё это? Неужели надеялись, что он ни о чём не догадается?

— Я не думал, что он вернётся с фронта. — Мрачно ответил Гордеев.

— Или, надеялись, что он не вернётся? — Перефразировал его Викентий Иннокентьевич.

«Господи, господи, господи, этот человек — чудовище! С кем связала свою жить моя глупая матушка? Господи, разве так можно, он же его сын, он его единственный ребёнок, разве можно так говорить?»

Впрочем, Гордеев Сашеньку порадовал:

— Оставь эти глупости. Он мой сын. Но, тем не менее, идёт война. А он ни разу за двадцать два года не проявлял особой страсти к военному делу, не то, что Алексей. По нему ещё в детстве было видно — далеко пойдёт, генералом будет, не меньше. А Миша не такой. Он всегда был спокойным, уравновешенным, сдержанным и мыслил очень трезво. Все были с самого начала уверены, что война не для него, и когда Юлия провожала его, она провожала его на смерть. Кто же мог подумать, что он вернётся, да не просто вернётся, а вернётся героем? Выходит, все мы жестоко ошибались на его счёт.

Спокойным? Уравновешенным? Сдержанным? Он?! Александра была готова рассмеяться, но потом вдруг подумала, что это совсем не смешно. Наверное, Волконский повидал за этот год войны немало ужасов, раз из спокойного, уравновешенного и сдержанного стал таким.

А «вернулся героем» — это как понимать? Она подумала, что непростительно мало знает о своём будущем сводном брате, и недостаток этот нужно было исправить. «Непременно спрошу у Серёжи», подумала она, и добавила к своим мыслям — если доживу до нашей с ним встречи.

А то, на фоне последних своих открытий, она начала в этом сомневаться.

— Как бы там ни было, он ваш сын, и я уверен, что он не представляет такой сильной угрозы, как вам кажется. Другое дело — Алексей Николаевич, или госпожа княгиня.