Роковая ночь - [67]

— Государь, — ответил тогда Сейф-уль-Мулюк, — если ваше величество мне приказывает, то я должен признаться, что, несмотря на все удовольствия, которым я могу предаваться, и на высокое положение, в душе моей засел некий шип, причиняющий постоянную боль. Больше всего меня угнетает то, что выдернуть этот шип невозможно.

Царь, слегка удивленный его ответом, догадался, что тут замешана какая-то женщина, и повелел ему рассказать подробнее.

ИСТОРИЯ КНЯЗЯ СЕЙФ-УЛЬ-МУЛЮКА

Я — сын Асима ибн Сафвана, покойного египетского султана, и брат ныне царствующего. В возрасте шестнадцати лет, когда передо мной открыли двери отцовской казны, я вошел в помещение, где хранились сокровища, и подробно все осмотрел. Из тех диковинок мне особенно понравилась одна. Это был небольшой кедровый сундучок, усеянный топазами, изумрудами, жемчугом и алмазами. Там был золотой ключ, с помощью которого я открыл замок и нашел внутри кольцо великолепной работы и золотую шкатулочку, в которой хранился женский портрет.

Та, что была на нем изображена, имела столь правильные черты, столь восхитительную внешность и столь живой взгляд, что я влюбился в нее, думая, что это — одна из живущих ныне принцесс. Я закрыл шкатулочку и вместе с кольцом положил ее за пазуху. Об этой находке я рассказал своему наперснику, сыну каирского вельможи, который был немного старше меня. Он очень захотел увидеть портрет, и я показал ему. Рисунок привел его в восхищение; он вынул его из шкатулки и несколько минут рассматривал, а потом спросил позволения осмотреть и шкатулку. Внимательно ее оглядев, он обнаружил на внутренней ее поверхности начертанные по-арабски слова: «Бади ал-Джемал, дочь хаббальского царя».

В восторге от того, что я узнал имя той, кого любил, я выразил желание, чтобы мой наперсник расспросил всех известных в Каире дельцов и пройдох и узнал таким образом, где может находиться теперь хаббальский царь. Однако никто из них не смог нам этого сообщить. Тогда я вознамерился объехать весь свет и не возвращаться в Египет до тех пор, пока не увижу Бади ал-Джемал. Мой отец, султан, считал, что мне следует съездить ко двору багдадского халифа; туда-то я и отправился инкогнито, взяв с собой лишь Сайда — наперсника — и несколько надежных слуг.

Приехав в Багдад, я осмотрел достопримечательности и осведомился о том, как попасть во владения хаббальского царя. И тут меня постигло разочарование, ибо дороги туда никто не знал. Но мне сказали все же, что если я ищу его по важному делу, то мне следует лишь добраться до Басры, где я найду стосемидесятилетнего старца по имени Падманаба, который сможет ответить на мой вопрос.

Я вскоре покинул Багдад и отправился в Басру. Там я нашел старого мудреца, бодрого и живого. «Сын мой, — спросил он, — чем я могу помочь тебе?» — «Отец, — сказал я, — я не знаю, где лежат владения хаббальского царя…» — «Я слышал от путешественников, — поведал мне старец, — что он царствует на острове, что находится рядом с островом Сарандиб, — но возможно, я и ошибаюсь».

Я поблагодарил его и решил отправиться к Сарандибу. Вместе с Сайдом и слугами я погрузился на борт торгового судна, направлявшегося в Сурат. Оттуда мы последовали в Гоа, где узнали, что на Сарандиб должно отправиться судно. На этом судне мы отплыли с попутным ветром, и в первый же день проделали значительный путь. На второй день поднялся шторм, бушевавший в течение нескольких суток; в конце концов нас отнесло к Мальдивским островам, неподалеку от которых находился еще один, — около него-то мы и бросили якорь. Когда мы уже были готовы сойти на берег, один из старых моряков сказал нам, что надо бы все же по возможности добраться до Мальдив, так как на острове, к которому мы пристали, чернокожие обитатели поклонялись священному змею, и этому змею приносились в жертву все чужеземцы, какие только попадали сюда. Поверив его словам, капитан решил поднять якорь на следующее утро — и это было бы хорошим решением, если бы нас не обнаружили! Увы! Среди ночи мы подверглись нападению местных жителей, которые взобрались на борт, наложили на нас оковы и согнали к своему поселению. Среди многочисленных хижин, сделанных из земли и древесины, собралась толпа чернокожих; в центре поселка, на возвышенном месте, из тех же материалов было сооружено строение, в котором находился трон повелителя туземцев. Трон был сооружен из спиралевидных раковин, а сам повелитель, восседавший на нем, походил более на дьявола, нежели на человека, — так огромен и черен он был. Его дочь сидела тут же, весьма похожая на него ростом, сложением и чертами.

Когда предводитель той группы чернокожих, что напала на нас, доложил своему повелителю, где и при каких обстоятельствах он захватил нас в плен, тот распорядился, чтобы его советник отвел нас под ближайший навес и чтобы каждый день кого-нибудь из нас приносили в жертву, согласно обычаю. Он послал нам также много риса и всякой провизии, чтобы нас подкормить перед жертвоприношением и чтобы их прожорливое божество получило таким образом кус пожирнее.

Каждый день двое чернокожих доставляли на съедение одного из нашей компании, пока не осталось в живых никого, кроме нас с Сайдом. Я клял свою безрассудную страсть к Бади ал-Джемал и оплакивал нашу несчастную участь, и тут вошли эти негры и сказали мне: «Ступай за нами». Я задрожал и крикнул Сайду: «Прощай навеки!»