Рокировки - [24]

— Уехал рано утром?

— Нет, сидел здесь до восьми вечера.

— У него, наверное, были серьезные отношения с этой девушкой?

— Так, по крайней мере, казалось, но как узнаешь, серьезны ли отношения у современной молодежи?

Грустно улыбнувшись, Вранчев посмотрел на часы, снял трубку, набрал номер.

— Тони здесь? — спросил он. — Нет, не сейчас, пусть через часок мне позвонит.

Положив трубку, довольно мне подмигнул.

— По такому человеку можно проверять часы. А у тебя что нового? Давай-ка, подскажи нам что-нибудь, о чем можно написать.

С Вранчевым можно было говорить и два, и три часа, и он бы не устал. Только не располагал я таким временем, да и рассказать ничего не мог.

— Да подожди, посиди еще.

Я пообещал, что приду в клуб и там уж мы поговорим по душам.

6

Пожалуй, мой разговор с Тони был лишним: ведь все, что надо, я услышал от его начальника. Но, поскольку я в редакции, не повидаться уже неудобно… Вранчев взял меня под руку, вывел в коридор, распахнул какую-то дверь и застыл, точно дворецкий, торжественно объявляющий о приходе долгожданного гостя:

— Тони, к тебе!

Тони читал газету. Он встал и пошел к нам навстречу. Думаю, Вранчев ожидал увидеть по крайней мере любезную улыбку на лице своего подчиненного. Тони поморщился, не скрывая своего нежелания меня видеть. И так открыто это сделал, что Вранчев обеспокоенно посмотрел на меня, а потом на него.

Я постарался сделать вид, что ничего не заметил.

Возможно, Тони действительно сильно переживал потерю Краси и считал, что именно я виновен в ее смерти. Но тогда как это увязать с безразличием, с которым он относился к ее изменам? Он ведь не мог не догадаться, откуда у нее иностранная валюта. Видимо, наблюдая ее образ жизни, он и написал статью о проблеме проституции. Едва ли только официанты давали ему материал для его социально-психологических обобщений. Ко всему прочему, именно Тони был одним из инициаторов сексуальных «рокировок» в компании. И после всего этого — такая скорбь!.. Или я действительно постарел — настолько, что совсем не разбираюсь в настроениях современной молодежи?

Я подал руку, Тони вяло, неохотно ее пожал.

Вранчев, сообразив, что обстановка не из простых, поспешил уйти. Хлопнув нас по плечам, он громогласно заявил:

— Ну, я вас оставляю!

Может быть, подумав при этом: «Разберетесь и без меня».

Тони посмотрел на часы, бросил взгляд в глубину коридора, словно давая мне понять, что кого-то ждет.

Я спросил:

— Как ты?

— Как я могу быть?

Он отвернулся, а когда снова посмотрел на меня, глаза его были влажными. Я почувствовал, что он на самом деле расстроен, но мне тем не менее надо было поговорить с ним и о Красимире, и о ее окружении.

— Дашка ездила на похороны?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю.

— Ты не видел ее в эти дни?

— Нет.

— В понедельник вечером к ней не заходил?

— Зачем?

— Кто отвез тело Красимиры в деревню?

— Ее отец.

— Прости, а где ты был в понедельник вечером?

— Почему ты задаешь мне этот вопрос?

— Просто так.

Он ответил не задумываясь:

— Я был дома.

В конце коридора стояла какая-то девушка. Освещение было слабым, и я не мог как следует ее разглядеть. Тони стоял к ней спиной. Он снова посмотрел на часы. А я твердо решил: время для подобных бесед с сегодняшнего дня определяю я. И вести их стану не в барах и редакциях, а там, где они обычно ведутся. И будут это не беседы, а допросы.

— Ты как-то слишком раскис, — сказал я.

— А ты что, хочешь, чтобы я песни пел? — нервно дернулся Тони.

Мало сказать, что тон его был грубым. Его взгляд прямо-таки пронзил меня. Ничего, я привык к таким взглядам.

— Я искренне сочувствую тебе, Тони, но попробуй все-таки собраться…

— Пошел ты к черту со своим сочувствием!

Он резко повернулся и пошел к своей комнате. Прежде чем он взялся за ручку двери, в коридоре послышался девичий голос:

— Тони!

Он отпустил ручку двери, будто она была раскалена, и быстро пошел к выходу. Девушка шла навстречу ему, и я успел ее рассмотреть.

Ее волосы, приподнятые над правым ухом, были прищеплены заколкой из слоновой кости в золотой оправе, с двумя крупными рубинами (такую не купишь в киоске возле базара, да что говорить: в ювелирных магазинах Софии таких заколок нет). Волосы на затылке были закреплены другой заколкой, с аметистами. Ни они, ни рубины не шли к каштановым волосам девушки и серым ее глазам. Безвкусно все это выглядело, но золотой и бриллиантовый блеск отвечал, видно, своему назначению — бить в глаза, производить «сногсшибательное» впечатление.

На щеках молодой дамы алели пятна румян (маска клоуна!), в мочке правого уха висело кольцо величиной с браслет. Золотой медальон и три браслета довершали этот невероятный набор украшений. Юбка переливалась всеми цветами радуги — такую можно купить разве только в парижском магазине. Блузка была так прозрачна, что не скрывала груди величиной с морские ракушки.

Было что-то знакомое в ее лице (большие глаза, выпирающие скулы, острый подбородок), похожем на лицо нашей телевизионной дикторши. Эта — слишком молода, чтобы работать там, да я и не запоминаю дикторов. Но где-то же видел подобную физиономию. В компании Тоди она не мелькала. Да, золотая и бриллиантовая… Вызывающе золотая, ибо, как говорила Краси, в нынешнем году модно серебро…