Рок умер – а мы живем - [39]
За последние годы он много чего видел и слышал, с удовольствием наблюдал по телевизору за словесными баталиями на съездах народных депутатов, на партийной конференции, привык ухмыляться многочисленным заявлениям, но сейчас было что-то особенное, что-то из ряда вон.
– В целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, – чеканил фразы диктор, – хаоса и анархии вводится чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР, а для управления страной образуется Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР – ГКЧП СССР.
Стало жутко, тело стянул, съежил страх. Более острый, чем вчера, когда, вернувшись пьяноватым, отдохнувшим, умиротворённым, увидел на крыльце выстроившихся офицеров, их злобно-кровожадные рожи… Но вместе со страхом каким-то обрывом внутри плеснулся и азарт любопытства.
– …Приостановить деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений, препятствующих нормализации обстановки. Временно ограничить перечень выпускаемых центральных, московских и областных общественно-политических изданий следующими газетами: «Труд», «Рабочая трибуна», «Известия», «Правда», «Красная Звезда», «Советская Россия»…
И от этого неслыханного и нереального, уродливого, тупого, как газета «Советская Россия», которую даже офицеры, не раскрывая, передавали личному составу для подтирания, Чащин становился сильнее, с каждым словом диктора наливался твёрдостью. Словно бы рос.
Про него забыли. Офицеры, как осаждённые в крепости, сидели в канцелярии; Гурыч то и дело соединял их со штабом отряда, с начальником участка. Потом прапор и зампобою спустились в оружейный склад, где хранились резервные автоматы, гранатомёты, станковые пулемёты, цинки с патронами. Пробыли там минут двадцать… Чащин, наскоро умывшись, счистив с сапог желтоватые потёки, следил за офицерами с удобной позиции – скрываясь за приоткрытой дверью столовой. Как раз напротив канцелярии…
В половине двенадцатого начзаставы, Пикшеев и прапор ушли в семейный корпус. В канцелярии остался только замполит, тихий, мягкий мужик, никогда не грузивший личный состав многочасовой политподготовкой, зубрёжкой устава. Чащина подмывало поговорить с ним, узнать подробности. Удержала мысль: «И он как всё шакальё. Получше, но такой же»…
Уходя, начзаставы приказал Гурычу:
– В двенадцать ноль-ноль строй заставу на плацу.
– Есть. А кто отдыхает, товарищ капитан?
– Всех. Потом доспят.
Гурыч был одного призыва с Чащиным. То есть – без месяца дембель. Родом из Череповца, всегда подтянутый, относящийся к службе без излишнего рвения, но серьёзно, стойко терпящий все «тяготы и лишения армейской службы». Сейчас он сидел за пультом поблёкший, осунувшийся, будто двое суток не спал. Из радиоточки монотонно звучала музыка – то ли Бетховен какой-нибудь, то ли Шостакович… Чащин вышел из столовой.
– Ну что, Саня, как там? – кивнул на большой чёрный телефон.
– Хреново там, усиленную вводят… хрен знает на сколько… Меня вчера командир обещал с первой попуткой в гарнизон отпустить – зубы все в дырах… Теперь, бля… И с приказом хрен знает как… Его ж Горбач подписывать должен…
– М-да, – вздохнул Чащин. – Может, переменится. Это ведь…
– Да заебали они уже со своими переменами! – громко, не выдержав, перебил Гурыч. – У меня братан в Афгане осколок получил, теперь тут какие-то батальоны погранусиления формируют. Порядок наводить…
– Какие батальоны?
– Ну, такие – погранусиления. Из штаба звонили, я послушал, – по два-три самых надёжных с заставы приказано отправить в отряд, железную дорогу, почту, горком в Сортавале взять под охрану, не допускать дес… дестабилизации… Только, – Гурыч спохватился, – никому ничего. Понял?
– Ну ясен перец!
– Поднимись, разбуди там, кто щемит. Построение будет сейчас.
В двенадцать весь немногочисленный личный состав собрался на плацу перед заставой. Гурыч, как в праздник, поднял на флагштоке вылинявший до розовости красный флаг. Погода была отличная – тепло, но не жарко (солнце за дымкой), сухо; вкусно пахло вызревшими травами, начавшими опадать и преть берёзовыми листьями… Многие из парней ничего о случившемся в Москве не знали и сейчас пытались друг друга расспрашивать.
– У Горбачёва инфаркт или что-то там… Янаев теперь президент.
– Какой Янаев?
– Ну, который вице-президент.
– Ой, твою мать!.. А министр обороны?
– При чём здесь министр обороны?! Мы лично президенту подчиняемся.
– Чё?
– Дебил ты, Терентий. Второй год служишь…
Чащин стоял на своём месте, за широкоплечим Макаром, и улыбался. В отличие от других, он был в курсе, успел оценить, решить, как будет себя вести.
Оглядев строй, Гурыч набрал в лёгкие воздуха и скомандовал:
– Застава! Станвись… р-равняйсь… смир-рна-а! – И ушёл докладывать.
Через пару минут напряжённой тишины и бездвижности появились начзаставы и остальные. Одеты были не в повседневные скучные камуфляжи, а в полевую форму офицеров Пограничных войск КГБ СССР. Стянутые ремнями и портупеями, с наградными колодками на груди; над правой ягодицей у каждого – кобура. Лица торжественные, движения чёткие. Почти по-строевому спустились на плац, расположились согласно порядку: начзаставы по центру, замполит справа, на шаг сзади, зампобою – слева. Прапор метрах в двух от зампобою, напротив хозотделения…
«Елтышевы» – семейный эпос Романа Сенчина. Страшный и абсолютно реальный мир, в который попадает семья Елтышевых, – это мир современной российской деревни. Нет, не той деревни, куда принято ездить на уик-энд из больших мегаполисов – пожарить шашлыки и попеть под караоке. А самой настоящей деревни, древней, как сама Россия: без дорог, без лекарств, без удобств и средств к существованию. Деревни, где лишний рот страшнее болезни и за вязанку дров зимой можно поплатиться жизнью. Люди очень быстро теряют человеческий облик, когда сталкиваются с необходимостью выживать.
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Главный герой нового романа «Дождь в Париже» Андрей Топкин, оказавшись в Париже, городе, который, как ему кажется, может вырвать его из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из отеля и предается рефлексии, прокручивая в памяти свою жизнь. Юность в девяностые, первая любовь и вообще – всё впервые – в столице Тувы, Кызыле.
В новой книге Романа Сенчина две повести – «У моря» и «Русская зима». Обе почти неприкрыто автобиографичны. Герой Сенчина – всегда человек рефлексии, человек-самоанализ, будь он мужчиной или женщиной (в центре повести «Русская зима» – девушка, популярный драматург). Как добиться покоя, счастья и «правильности», живя в дисбалансе между мучительным бытом и сомневающейся душой? Проза Сенчина продолжает традицию русской классики: думать, вспоминать, беспокоиться и любить. «Повести объединяет попытка героев изменить свою жизнь, убежать от прошлого.
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», «Информация», многих сборников короткой прозы. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист премий «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Слом, сбой в «системе жизни» случается в каждой истории, вошедшей в новую книгу Романа Сенчина. Остросоциальный роман «Елтышевы» о распаде семьи признан одним из самых важных высказываний в прозе последнего десятилетия. В повестях и рассказах цикла «Срыв» жизнь героев делится на до и после, реальность предлагает пройти испытания, которые обнажат темные стороны человеческой души и заставят взглянуть по-другому на мир и на себя.
В новом сборнике известный писатель-реалист Роман Сенчин открывается с неожиданной стороны – в книгу включены несколько сюрреалистических рассказов, герои которых путешествуют по времени, перевоплощаются в исторических личностей, проваливаются в собственные фантазии. В остальном же все привычно – Оля ждет из тюрьмы мужа Сережу и беременеет от Вити, писатель Гущин везет благотворительную помощь голодающему Донбассу, талантливый музыкант обреченно спивается, а у Зои Сергеевны из палисадника воруют елку.
Серия «Перемены к лучшему» — это сборники реальных позитивных историй из жизни современных писателей. Забыть свою первую любовь невозможно. Была ли она счастливой или несчастной, разделенной или обреченной на непонимание, это чувство навсегда останется в сердце каждого человека, так или иначе повлияв на всю его дальнейшую жизнь. Рассказы из этого сборника совершенно разные — романтичные, грустные, смешные, откровенные… они не оставят равнодушным никого.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.