Родовое проклятие - [14]

– Можно на ты? – спросил он после очередной дозы виски. Я кивнула.

– Ах, какие русские женщины! Это понимаешь только там, – он махнул рукой в сторону окна. Захотелось обернуться и посмотреть на это «там», но я во время опомнилась.

– Сколько тебе лет? Ведь ты можешь рожать! Ах, как я соскучился по простому общению! Можно я тебя поцелую?

Я подставила щеку.

– Я в Америку не по своей воле попал. Пришлось бежать, меня друзья посадили в трюм, в такой, знаешь, большой грузовой трюм которые бывают на кораблях, и я в трюме добрался до Америки! Первое время ходил в галошах, привязанных к ногам веревкой.

– Господи, страсти какие!

– Страсти? Нет, страсти были в России, когда на меня объявили охоту.

– Кто?

– Я же дело собственное организовал, небольшое производство, то да се… Деньги появились. Ну, и понятное дело, надо было отстегивать, а я не захотел, права стал качать. В общем подставили меня мои же работники, а может, не они… Все отобрали, семье угрожали, дочери… Я сейчас к ней еду, в гости… А жена ушла от меня, да. В Бельгию уехала, у нее там новая семья. Но я не в претензии.

– Как же вы, ты в Америке?

– О, нормально, сейчас нормально! Они на меня сами вышли. Они же там следят за нашими. А у нас до развала, знаешь, какая оптика была? Лучшая в мире. Я в этом деле человек не последний, знаю. Я все-таки доктор наук… Вот они меня и вычислили. Языка я совсем не знал, когда прибыл. Так, базовый… Перебивался случайными заработками… Тут, представляешь, пришел факс, я везде запросы отправлял.

– У тебя был факс?

– Нет, не у меня, там, где я жил, там был факс. В общем, на русском, приглашали и все такое. Я на собеседование пришел, сразу понял куда. Там американец и переводчик, хорошо так переводит, почти без акцента. Предложили приличные деньги, и работа по моей специальности…

– Ты к цээрушникам что ли попал?

– Нет, к военным… я так думаю… но это не главное, главное, что не прошло и нескольких месяцев, как мне предложили эту командировку. Вот, виски пью, дорогой… Тебе нравится виски?

– Я предпочитаю коньяк.

– Ну, да, да, – он засуетился. – Ты когда в Москву?

– Дня через два.

– Можно тебе позвонить?

Виски на голодный желудок мы закусывали «сникерсом», поделенным на двоих. Теперь этот злосчастный напиток шумел в моей голове, шумело все, что говорил Алекс, грохотал вагон, грохотал поезд.

– Можно, – ответила я.

На платформе Алекс стремительно поцеловал меня в губы, под насмешливые крики проводниц.

Он действительно позвонил мне в Москве. Мы даже встречались. У него там что-то не ладилось с договором, Алекс приуныл, уже не восторгался всем подряд, и очень хотел побыстрее уехать в свою Америку. С ним стало скучно.

Потом он уехал, наверно… Надеюсь, что не в трюме танкера.

Марат добрался до своего Кузнецка, татарин тоже где-то сошел. Мы остались вдвоем с Диной и наслаждались покоем.

В вагоне стало посвободнее. Теперь в тамбур выходили курить женщины, сначала робко протискивались в дверь, поглядывали с опаской. Но, увидев таких же, как они, приверженок дурной привычки, успокаивались, здоровались, знакомились, спрашивали зажигалку.

Тамара оказалась нашей землячкой. Значит, теперь нас уже трое едет до самого конца.

Дина живет в Питере, точнее, она там учится. В Жезказгане у нее больная мать и загулявший отец.

– Я так не хотела ехать, – жалуется она, – видели курсантика, который меня провожал? Это мой жених! – она рассказывает о женихе с гордостью. – Он будущий морской офицер. Мы скоро поженимся. Представляете, у нас скоро свадьба, а тут такие неприятности. Угораздило же моих родителей оказаться в этой дыре! Я не хочу туда возвращаться! Ни за что! Лучше жить по углам, без квартиры и без денег, но только чтобы в Питере! Ну, или в Москве, – она словно извинилась перед нами. – Отец пил всю жизнь. Мама боролась, пока была в силах, но сейчас она больна, и никого рядом. У меня две старшие сестры, обе замужем, живут в России. Знаете, мы хотим забрать маму. А он пусть что хочет то и творит. Плакать не станем! Только… я думаю, что мама не поедет от него, – Дина вздыхает и отворачивается к окну.

– А моя мама умерла, – говорит Тамара. – К отцу едем. Он ничего, держится. У него свой дом, там сад, огород, хозяйство… Вроде бы тоже появилась женщина у него, но он стеснялся нас – детей, скрывал. Я ему сказала по телефону: «Пап, жизнь ведь не кончилась. Одному тяжело, что я, не понимаю, что ли? Когда рядом есть близкий человек – это хорошо». А он заладил: «Стыдно, дочка!». Маму он очень любил…

Тамарина восьмилетняя дочь живет благодаря инсулину. Татьяна, постоянно меряет у нее сахар.

– Я когда в Москву приехала, то ни о каком институте и мечтать не могла, – рассказывала Тамара, – куда мне с моим троечным аттестатом! В училище пошла, в строительное. Ох, помню, на практике, привел нас мастер в квартиру, выдал рулоны обоев и стоит смотрит, что мы с ними делать будем. Смех один! Я в общежитии долго жила. Лимитчица и блата никакого. Мои подружки все поразъехались, а я все сижу в четырехместке. Одна перестарок с девчонками семнадцатилетними. Так мне плохо было! Приехала домой и матери говорю: «Все, мам, не могу больше, возвращаюсь!». А она хоть и болела уже тогда, хоть и понимала, что очень далеко я, и тяжело и ей и мне в Москве без поддержки, но твердо мне ответила: «Не смей! Терпи, иначе всю жизнь свою здесь на чужой земле оставишь. Столько промучилась, добивайся, держись!». Так я разозлилась тогда! Вернулась в Москву и пошла прямо в профком. Стала требовать отдельное жилье. «Сколько лет я у вас работаю, совсем девчонкой пришла, теперь сама уже мастер, а вы меня в одной комнате с ученицами держите!». Потом к начальнику управления… В общем, никого не забыла. Женщина в профкоме тогда очень хорошая работала. «Пиши, – говорит, – заявление, мы тебя в отдельную комнату отселим, а скоро дом будет сдаваться, освободятся коммуналки…». Так и получилось: сначала мне комнату дали в мужском общежитии, без замка. Я сначала спать боялась, потом замок кое-как починили, но меня все равно ограбили. Вроде и грабить было нечего, а все равно залезли и утащили там вещи, на пропой конечно. Только меня после этой истории быстро в коммуналку заселили. Выдали мне ордер, приехала я, зашла, села посреди комнаты и заплакала. Все никак поверить не могла, что это теперь мое.